— Боли не чуял — злость одну…
Серго нахмурился:
— Худо, что плавка пропала, но совсем худо будет, если свой почин позволишь угробить.
— Не угробят, не дам!
Распахнул тетрадку, ткнул пальцем в последние записи:
— Аврутин и мои подручные в этих каракулях разберутся. В цех меня не пустят — не на ветер расчеты пойдут.
— Ерунду городишь: не пустят. Отлупить тебя, братец, некому! Дай-ка тетрадь!
— Нате, если вам интересно.
Оказалось — что-то вроде дневника. В мельчайших подробностях Алексей описал рекордную плавку Кондрата Аврутина и свою последнюю, тяжеловесную. Самая свежая запись — о причинах провала и советы тем сталеварам, которые «не сдрейфят, башку не пожалеют, а подтвердят, что можно дать и двести сорок, и двести шестьдесят тонн».
«Ишь ты какой! — с лаской посмотрел Серго на Горнова. — Выставили, а ты продолжаешь драться за мечту».
— У тебя какое образование, Алеша?
— Семь классов да служба танкистом. Курсы сталеваров собирался окончить…
— Окончишь курсы и дальше учиться будешь. В промышленную академию пошлем. Передышки не дадим, так и знай!
Длинными и короткими гудками шофер напоминал Серго, что его давно дожидается с обедом Зинаида Гавриловна. Серго поморщился. Что еда, если наткнулся на такого парня! И язык как бритва. «Не терплю постные рожи, — вспомнил он запись из тетрадки. — Так и кажется: заморозят плавку».
— Наркома ты, Алеша, еще не критиковал?
— Нет еще.
— Если заслужу, критикуй, только не исподтишка. Не люблю, когда исподтишка. — Серго поднялся. — Силенок хватит, чтобы завтра повторить?
— Хоть сейчас, товарищ нарком! — быстро встал Алексей.
— Вот и договорились: спи крепко, с утра — на смену.
У Алексея перехватило дыхание.
— Я… то есть мы… то есть первый подручный обжег руки.
Минут за двадцать до сменного рапорта Алексей пришел в цех, но опередить Серго не сумел. Тот успел уже побывать на шихтовом дворе, обойти печной и разливочный пролеты и удалиться с начальником цеха в его кабинет. Сменного инженера попросил: как только покажется Горнов, прислать его к начальнику.
В полутемном коридоре пахло сырым, только что вымытым полом. В секретарской четвертушке — никого. Через приоткрытые двери отчетливо доносился возбужденный, гортанный голос Серго:
— Мастер тебя обманул, говоришь? А ты не разобрался и подмахнул приказ — выкинул, как шлак на свалку!
Гулкие сердитые шаги, и тот же голос:
— Глаза прячешь? Стыдно? Хорошо, что совести немножко осталось. А дать себя кругом обдурить не стыдно?
Пауза. Потом приниженно-глуховатый голос начальника цеха:
— Двое суток с аварии не вылезал. Имею я право ночь поспать?
— Кто тебя заставляет ночевать в цехе? Думаешь, подвиг сутками на авариях сидеть, носиться по цеху небритым, в грязной спецовке? Какой ты начальник, если неделями не бреешься и одежда на тебе хуже, чем на подручном? Заведи хотя бы две спецовки и в кабинете надень лучшую, а то смотреть на тебя тошно. И запомни: чтоб на печах тебя больше четырех часов не видели. Остальное время думай, как организовать производство, читай книги — наши и зарубежные. Честно скажи: читал в последний месяц?
— Начал… Понемногу…
— Понемногу… Не крути! В тридцать два года дряхлым стариком становишься. Скоро не то что молодые инженеры — сталевары тебя по технике обставят. Ты же ничего не сделал, чтобы опыт Аврутина применить на других печах.
— Я советовался с главным инженером.
— Что ты мне главного под нос суешь? Если с одним главным будешь подсчитывать-увязывать, путного не будет. По таким делам и с рабочими советуйся. А сегодня смотри Горнову не мешай. Иди побрейся и обеспечь, чтоб шихту вовремя подавали, чтобы разливочные ковши находились у печей к моменту выпуска.
Алексею совестно было стоять под дверьми, и уйти нельзя — нарком велел показаться перед работой. «А печь? Подходит время принимать… Зайду».
Постучал, услышал «войдите», шагнул в комнату начальника. Серго ответил на приветствие, но продолжал говорить инженеру:
— Вы, мартеновцы, в некотором смысле главная сила рабочего класса. К вам самое бережное отношение. Но если будете дремать, чесаться, а не работать как следует — отшлепаем немилосердно.