— Прикажите замыкающему предупредить комбата: наша машина идет по распаханной низине.
Мальгин знал, как это опасно, но в сложившейся обстановке такое решение было единственно верным.
— Действуй! — согласился Цыганов.
Накануне прошел проливной дождь, чернозем прилипал к колесам, въедался в пустоты. Машина с каждым метром становилась тяжелее, вязла в грязи. Мотор надрывался, и, чтобы он не перегрелся, Игорь вынужден был сбавить скорость.
Сделав полукруг по склону холма, Игорь почувствовал: машина пошла легче. И когда роща оказалась слева, танк рванулся на холм, атаковал артиллерийские позиции «противника».
Цыганов открыл люк башни, чтобы просигналить комбату ракетой: «Путь открыт! Вперед, по стерне». Но руку не поднял, увидев возле танка командарма. Лобастое лицо с грубоватыми крупными чертами было гневным. Цыганов не знал, что командарм, находившийся на НП, следил в бинокль за их танком и был возмущен дерзостью механика-водителя и командира: как рискнули повести по мягкой пахоте боевую машину на колесах?! «Не иначе плутовство какое-то, обман на учениях!» — раздраженно подумал командарм и, когда танк ворвался на холм, пошел к нему. Он был почти убежден, что корпус и башня этой машины из фанеры, а пушка из жести.
Цыганов соскочил на землю, вытянулся:
— Разрешите доложить, товарищ командующий?
Командарм молча и недоверчиво постучал по подкрылкам, броне бортов и башни, поднял руку к пушке и рассмеялся:
— А я-то подозревал липу… Как же ты умудрился не утонуть в трясине?
— Три пары катков сделали ведущими, товарищ командующий! — улыбнулся Цыганов.
— Что ж вы с комбригом скрывали эту машину?
— Только на днях опробовали.
— Ладно, показывай свои три ведущие!
— Здесь, товарищ командующий, не могу…
— Наведаюсь на этой неделе. Похоже, доброго коня ты армии подарил, товарищ Цыганов!
Знакомство
Игорь медленно шагал по улице. Тело освобождалось от давящей тяжести, ломоты. Глаза, долгими часами зажатые смотровой щелью, обрели свободу, простор. Определенной цели у него не было — все равно куда идти, на что смотреть. И все же потянуло к городскому парку.
Огромнолобый, скорбный Тарас Шевченко бронзово возвышался на трехгранном пилоне, опустив ласково руки к простоволосой Катерине, к братьям своим, крепостным, к рабочему, крестьянину и солдату, шагающим снизу вверх по уступам постамента со знаменем свободы.
В безлюдной глубине парка Игорь наткнулся на заросшую косицами вьюнков беседку. Поднялся на ступеньку, увидел девушку с книгой. Должно быть, она не слышала шагов.
— Не помешаю?
Она оторвала глаза от книги.
— Как бы я вам не помешала — бормочу немецкий.
Он прошел к противоположной от нее стенке, опустился на скамью и, услышав, как девушка переводит текст из учебника, подумал, что она не сильна в немецком и если встретится неточность, то, пожалуй, можно будет поправить ее.
Ждать пришлось недолго, девушка застряла на слове «убан».
— Унтергрунд бан. Буквально — подземный поезд, а по-нашему — метро, гнедигес фрейлейн. Она улыбнулась:
— Спасибо. У вас уверенное произношение. В школе?..
— На Уралмаше работал с немцем из Берлина — разговаривал с ним часто.
— А у меня через два дня экзамен…
Как у школьницы, вспыхнули щеки и уши, выглядывающие из-под светлых локонов.
— Если не возражаете, попытаюсь вам помочь. Я сегодня свободен до двадцати двух ноль-ноль. Она поднялась, сказала просто:
— Меня зовут Галя Романова.
— Мальгин, — отрекомендовался Игорь, и протянутая рука утонула в его широченной ладони.
Незаметно пролетел час. Галя спохватилась, когда со стороны танцевальной площадки донеслись звуки джаза.
— Хватит зубрежки?
— Танцевать?..
— С удовольствием!