За неделю разлуки у каждого накапливалось столько новостей, мыслей, планов, что не терпелось все выложить, и разговор поначалу выглядел сумбурным.
— Биология?
— Профессор сказал: толковая девчонка.
— Мордочку отвернешь после второго «отлично»?
— Уже отвернула. И не нужен мне младший командир — подайте командарма!
— А младший уже рапорт написал: мы с будущим врачом Галинкой решили пожениться.
— Поспешишь — свой танк насмешишь.
Она отшучивалась, смеялась, а сама уже мечтала и верила: они будут вместе.
С трех сторон ровного, как столешница, плаца колонны охватили трибуну. На ней — знамя бывшей кавалерийской дивизии, ставшей в начале тридцатых годов механизированной бригадой.
Открыв митинг солидарности с борющейся Испанией, комбриг сказал о мятеже генерала Франко против законного республиканского правительства, о неравной схватке народа с фашизмом.
— Советские люди на стороне героической Испанской республики. И не словами, а делом!
Игорь стоял в двух шагах позади комбрига, дожидаясь, когда ему дадут слово от имени комсомольцев. До начала митинга Игорю казалось, что выступить нетрудно. Уже второй месяц газеты печатали сообщения о сборе денег, одежды и продуктов. Игорь говорил с ребятами своей роты — они отчислили месячный оклад в фонд Испании. Он думал призвать к тому же всех младших командиров и бойцов бригады. Но после речи комбрига понял: нельзя этим ограничиться. Испанцам нужны танки и танкисты, не могут они винтовками противостоять итальянским броневым колоннам и немецким «юнкерсам».
В последнюю встречу Галина спросила: «А тебе, Игорек, не прикажут?..» И слышалась в ее голосе боязнь за него. Но когда он ответил, что нельзя посылать регулярные части Красной Армии на край Европы, она неожиданно удивилась: «А как же женщины, дети? Их калечат, убивают…»
Как в полусне он услышал:
— От имени комсомольцев бригады — слово механику-водителю Мальгину.
Он шагнул к краю трибуны, обхватил ладонями перила:
— Прошу командование послать меня в Испанию.
Они условились встретиться в выходной в городском саду, там, где месяц назад впервые увидели друг друга.
Какие только слова не перебрала она в тот час ожидания, чтобы его обрадовать: «Отлично сдала последний экзамен… Принята в институт… Все прекрасно!..» Но, увидев Игоря, почувствовала вдруг: нет слов.
Он был бледен, голос рвался.
— Прости… Уезжаю… Сегодня…
Ответ пришел накануне вечером: рапорты танкистов-добровольцев удовлетворены. Меньше суток оставалось на сборы, а теперь уж до отъезда — несколько часов. И он не может ничего объяснить Галине…
Каблук солдатского сапога высверливал ямку в утрамбованной дорожке.
— Куда?..
Он продолжал, как конь копытом, рушить под собой землю.
— Надолго?..
На лбу у него выступили градины пота.
— До чего ж ты, Игорек, красноречив сегодня, — попыталась Галя пошутить, но ей это плохо давалось. — Писать будешь?
Он беспомощно опустил голову.
— Не буду спрашивать, не можешь — не говори. А я скажу: меня приняли, слышишь, приняли!
В глазах его блеснула радость, но только на мгновение.
В кулачок сжала она два пальца Игоря и, садясь на скамейку, сняла с него фуражку, вытерла пот со лба, провела мизинцем по вздутой синей жилке.
— Насупился… Я же верю, я же буду думать о тебе, писать тебе, если даже адреса не получу. Откладывать буду письма — прочтешь, когда возвратишься… Может быть, скоро?
— Неизвестно…
Он прижал ее к себе, почувствовал, что кости ее хрустнули, взмолился:
— Прости косолапого…
— Медведушка! Мне от твоих лап не больно.
— У меня к тебе просьба, не откажи, Галочка… Ты будешь получать переводы по аттестату…
— Нет-нет, ни за что! Мы же не муж и жена! И потом, мне ничего не нужно.
— У меня ж никого нет ближе тебя, а деньги, к чему они мне…
— У тебя же дядя в Свердловске — посылай ему.
Она поняла, что он уезжает куда-то далеко, что он по доброте своей и любви хочет облегчить ей учебу, но что-то не давало согласиться.
— Я боюсь… боюсь тебя потерять…
Они сидели, обнявшись, и шептали друг другу слова, полные тески и нежности.
В правительственной командировке
Бойкий Николай Цыганов, вхожий во все окружные и центральные военные учреждения, и тот не мог ничего узнать о судьбе Игоря — как будто испарился человек.