- Но ведь со мной у тебя самые длительные отношения, – иной раз указывал я Анхелине, – хотя, похоже, они подходят к концу.
- И что же, – ничуть не смущаясь, отвечала она, – это вовсе не означает, что я не создана для более долгих и прочных отношений, просто я еще не встретила подходящего человека. А вот твоя проблема – психологическая. Очевидно, твой характер мешает тебе найти настоящую любовь.
Я всегда избегал слова “любовь”. Любовь – это избитое существительное, потерявшее свою цену, как истершаяся от частого употребления монета, ставшая идеально гладкой. Ее можно потереть пальцами, погладить, не ощущая никакой рельефности. Я не осмелился бы расплатиться такой монетой, боясь выглядеть аферистом. Меня раздражают стихи, в которых слово “любовь” используют для того, чтобы вызвать эмоции. Я знаю, что песни заполонены этим словом, оно звучит там на все лады. Слово “любовь” такое коротенькое, что нередко его растягивают по слогам – лю-ю-бо-о-овь – или бесконечно повторяют глагол, спрягая его по всем временам и лицам – я тебя люблю, я полюбил тебя, и ты меня полюбишь. А использует ли кто-нибудь это слово в реальной жизни? Смотрят ли парочки в глаза друг другу, говоря “я тебя люблю” на самом деле?
Да, Анхелина часто говорила мне “люблю”, но без взаимности с моей стороны. Я не мог преодолеть душевную скованность, вызванную моими стараниями придать искреннее звучание банальным словам. Я могу сказать “рад был с Вами познакомиться”, еще одна заезженная фраза, – ведь от нее никто не ждет искренности, но я не могу сказать “люблю тебя” женщине, которая в это поверит и начнет строить иллюзии на основании двух, по сути ничего не значащих, слов.
Потом Анхелина тоже перестала говорить мне “люблю”. Это было тогда, когда она нашла объяснение моему недостатку: я был неспособен любить, потому что отвергал негативную сторону совместной жизни, ее плохие моменты – семейные разборки, а уж тихо они проходят или с криками, каждый решает сам.
- Только при тесном общении с другим человеком ты сознательно проводишь границу между тем, где заканчиваются твои потребности и начинаются потребности другого, – втолковывала мне Анхелина.
Я увидел Анхелину снова , когда уже вернулся жить в Мадрид. Она стояла в очереди за билетами в кино под руку с мужчиной, который был гораздо старше ее. По виду он был большой шишкой – напомаженные волосы, костюм, запонки, булавка для галстука и выражение лица, все выдавало в нем любителя подчеркнуть свою принадлежность к обеспеченному, состоятельному классу. Я предположил, что он был за рулем внедорожника.
Анхелина что-то шептала ему на ухо, он улыбался, а иногда искренне хохотал. Он смотрел на нее глазами, в которых читалось скорее развлечение, нежели желание, по крайней мере, в этот момент. Они оба казались счастливыми, и мне захотелось узнать, как давно они вместе, и встретила ли Анхелина, наконец, мужчину, с которым собирается поддерживать длительные отношения, состоящие из отдалений и сближений, объятий и драк, обид и примирений, хлопаний дверью и букетов роз. Но живейшее любопытство не пересилило мое нежелание затеять разговор с ней, в котором я должен был вспоминать прошлое или, еще хуже того, рассказывать о моей сегодняшней жизни, подтвердив давние подозрения Анхелины. Нет, пока что я не был готов к довольно длительным повседневным отношениям с обычным для всех пар укладом жизни – завтрак в постели по воскресеньям, разделение между собой газет, при этом один всегда получает сначала страницы с политическими новостями, а другой – с культурными, экономическими или спортивными. Как продолжение – по определенным дням недели мы смотрим тот или иной телесериал, звоним в определенное время с работы, не задавая вопросов, знаем кто из нас идет за покупками, а кто и когда моет и сушит посуду. Я не готов к тому, чтобы вся эта рутина была частью моей жизни и, собственно, составляла всю мою жизнь.
У другого Самуэля, того, которого я незаконно подменил собой для Карины, есть жена и
была любовница. У меня никогда не было любовницы, потому что никогда не было жены, которую я обманывал бы с другой. Пожалуй, следовало бы добавить, что, вероятно, ни одна женщина не доверяла мне настолько, чтобы мы могли говорить об обмане. Если с одной стороны это утверждение может звучать грустно, то с другой стороны меня радует, что я не был одним из тех мужчин, которые скрывают свои делишки и врут, приходя домой, целуя в щечку жену, и боясь при этом, что какой-то жест или слово выдадут, что на самом деле их мысли заняты другой. Да, я не из тех мужчин, которые особенно нежны, когда звонят жене по телефону как раз перед тем, как пойти провести вечерок с любовницей. Таким путем они стараются предотвратить звонок жены в самый неподходящий момент. Этот звонок – дань их привязанности и симпатии к жене. Он помогает им уменьшить их вину, успокаивает их, заставляет почувствовать себя вполне счастливыми. Сейчас я радуюсь тому, что не являюсь другим Самуэлем, за исключением того, что мне очень хотелось бы познакомиться с Кларой, хотелось бы, чтобы она была моей любовницей и приходила ко мне в поисках утешения, экстаза, утверждения того, что жизнь может быть более насыщенной. Жизнь могла бы быть совершенно отличной от той, что была в ее собственном доме, с Алехандро.
И с детьми. Это вырвалось у меня непредумышленно. Я не думал об этом раньше. С
Алехандро и с детьми. Эта фраза о детях так часто на слуху, что сложилась сама собой, как краткое послесловие. Она заставляет меня понять, что я в принципе не знаю, были ли у Клары дети. Надо думать, не было, поскольку тот, кто позвонил мне сообщить о несчастном случае, о детях не упомянул. В противном случае он мог бы сказать: “бедные дети, представь себе”. И Карина никогда не рассказывала о них. Мне даже в голову не приходило, что такая молодая девушка с любовником могла иметь детей, как будто иметь любовников было уделом сорокалетних, разочаровавшихся в жизни женщин, которые пытаются доказать себе, что они еще привлекательны не только для своих мужей. Это довольно наивный стереотип, ведь для того, чтобы иметь любовника вовсе не обязательны ни разочарование, ни горестное из-за впустую потраченной жизни, безутешное созерцание себя в зеркале. Обзавестись любовником может и счастливая женщина, не согласная с моногамными отношениями, и молодая мать, которая ищет любви не стороне, подальше от разделенных с супругом обязанностей, от усталого раздражения, вызванного вечным недосыпанием, от беготни между работой и заботами о ребенке. Замужество приобрело для нее скорее форму совместного предприятия, в котором поделены права и обязанности. Например, ты даешь ребенку бутылочку с соской ночью, а я забочусь о нем с утра, или сегодня ты идешь с подругами, а завтра вечером я ухожу смотреть матч. А поскольку невозможно ускользнуть от семейной рутины с таким же уставшим мужем, везущим на себе двойной груз – родительское бремя и работу, возможно, непостоянную, она и расслабляется, выпуская пар, с другим, не имеющим подобных проблем. Вполне возможно, что такая девушка, как Клара, восстанет против замужества. Ведь смогла же она, будучи подростком, взбунтоваться против жизненных устоев среднего класса, в котором чувствовала себя девочкой, заточенной в монастырь. Эта девочка уже знает, что вскоре должна принять монашеский постриг и понимает, что остаток жизни будет отмечен ожиданием, чужими правилами и ценностями. А замужество тоже навязывает свои правила. “Смотри, Алехандро, мне кажется замечательным, что мы живем вместе, что у нас дети, что мы близки, что у нас совместные планы, и даже быт. Вот только я не обещаю хранить тебе верность, я не могу сказать, что у меня не будет другого, потому что проходит время, и с нами происходят какие-то вещи, хотим мы того или нет. Нами движет не только воля, но также и желание. Мы живем не по плану, потому что все происходит неожиданно, и ты не можешь закрыть на это глаза, разве что готов смириться с тем, что отказы в твоей жизни значат больше, чем согласия”.
Я уже говорил, что меня устроила бы такая женщина , которая не говорила бы слов “как
всегда”, “никогда”, “все”, “только”. Женщина, которая отдалась бы мне частично, которая обладала бы чем-то таким, чем не владею я, и это было бы только ее. Иными словами, женщина, с которой невозможно влачить вялое и равнодушное сосуществование. Я не старался бы целиком и полностью завладеть Кларой, потому что мне хотелось бы, чтобы была в ней маленькая недостижимая щелка, в которую я не могу просунуть ни руку, ни язык. Мне нравилось бы, что это существо ускользает от меня, и поэтому я страстно желаю его, зная, что самым худшим было бы потерять ее. Это было бы равносильно катастрофе. Я думаю, что Клара должна была бы жить со мной, имея Алехандро в любовниках. Уверен, что ей было бы проще и легче, если бы не нужно было оправдываться за то, что ночью она не вернулась домой. Наоборот, она сознавала бы, что человек, живущий с ней, счастлив оттого, что она тайно растет и самосовершенствуется в других местах, на других телах, потому что возвращающаяся домой женщина – незнакомка, пробуждающая родственные нежность и любовь и, вместе с тем, возбуждение и желание, которые могут удивить нас – есть риск открыть дверь и не узнать, кто пришел.