С тех пор, как Алехандро начал говорить, вены на его лбу и шее вздулись, как зоб у
игуаны. Его лицо не просто покраснело, оно начало приобретать фиолетовый оттенок. В нем могли бы начаться необратимые преобразования. В маленькой гостиной Чамбери, перед нашими глазами, “невероятный Халк”20. Его джинсы-дудочки лопнут по швам под давлением его мускулов, из-под белой рубашки вылезут невообразимо огромные грудные мышцы.
- Алехандро, – говорит Карина, и я ужасно благодарен ей за ее вмешательство, ведь этим
она спасла Алехандро от бешенства. – Не думай так. Мне тоже хотелось бы узнать, что произошло, хотелось бы, чтобы ты немного рассказал о ней. Я хотела увидеть тебя, ведь ты же больше не звонил.
- И теперь ты с ним? Я имею в виду…
- Нет.
- Разве?
- Нет, но мы много разговариваем о Кларе.
Алехандро, похоже, немного успокоился. Смотря на Карину, он почти улыбается.
- Да что он знает о Кларе, – говорит он. Кажется, он совсем забыл о моем присутствии.
– Клара хотела спокойствия. Она сказала мне это с самого начала, она хотела спокойно дышать. – Сам Алехандро дышит так, словно делает упражнения на расслабление, он выдыхает, чуть опуская лицо. – “Я выйду за тебя замуж, – сказала мне Клара, – если ты пообещаешь мне, что по вечерам мы будем смотреть телевизор и есть жареную картошку, и по воскресеньям будем поздно вставать. Алехандро, я хочу спокойную жизнь, без драм”. Я пообещал ей, что у нас была бы жизнь без потрясений и детей, это было ее второе условие, и оно показалось мне очень хорошим. Я работал бы, занимался бы своей мебелью, а она делала бы, что хотела. Искала бы себе занятие или оставалась бы дома, смотрела сериалы, ходила в парикмахерскую, мне было бы все равно. – Теперь он говорит так, словно вспоминает. Он, кажется, позабыл, кто я, и даже иногда поворачивается ко мне, как будто для того, чтобы я подтвердил его слова, чтобы осознал все то, что он потерял. Я даже не шевелюсь, чтобы, не дай бог, его настроение снова не изменилось. – Я не знаю, от чего она искала убежище, а когда я спросил ее об этом, она ответила мне как-то туманно. Но, в сущности, это мне было безразлично. Она хотела спокойствия, и я мог его дать.
Потом она ухватилась за эту работу на телевидении, и, видимо, она ей нравилась. Работа
пошла ей на пользу. Клара слишком много времени проводила взаперти, и было отлично, что она выходила ненадолго. Но, когда я приходил, она всегда была дома. Я брал напрокат DVD или мы шли в кино, иногда читали, валяясь на диване, или разговаривали. Клара была интересным собеседником, эта женщина умела разговаривать. У нее всегда было оригинальное мнение, нечто такое, о чем я никогда и не думал… До тех пор, пока не появился ты. Я понял это сразу же. По мелочам: она перестала спрашивать меня по утрам, хорошо ли я спал, больше не звала меня в офис, забывала о встречах с друзьями. Она начала становиться угрюмой. Но, главное было то, что она утратила ко всему интерес, как дети, которые должны делать уроки, бросают портфель на стол и недовольно сопят. Так она и ходила по дому, разговаривала, стелила постель, чистила зубы. Все это казалось ей нестерпимой обузой, непереносимым долгом. Я присутствовал при ее превращении, не понимая причину, я был бессилен что-либо сделать. Когда я заподозрил причину ее перемен, я предложил ей переехать в другой город. Но, она уже сдалась, смирилась. Она позволила себе погибнуть, но в этом ее падении было что-то от победы, как будто она доказывала себе самой, что была такой, какой была. Я знал, что был некий виновник, какой-то несчастный ублюдок, который использовал ее, не придавая значения тому, что он с ней делает.
Внезапно Алехандро приподнялся и попытался дать мне пощечину. Я вовремя откинул
голову назад, тем самым избежав ее. Карина, защищаясь, прикрыла лицо руками, хотя он даже не собирался нападать на нее. Алехандро снова сел и продолжил, как ни в чем не бывало, словно он всего лишь прервался на минутку, чтобы подумать.
- По собственной инициативе она мне не призналась, но она также и не старалась скрыть
это. “ С тобой что-то происходит,” – сказал я ей. “Ничего, ничего со мной не происходит,” – ответила она. Пару раз она все отрицала, а потом все-таки призналась: “Его зовут Самуэль, он просто что-то”. Она сказала мне это почти вызывающе, сидя там, где сидишь сейчас ты. Я спросил ее, могу ли я чем-то помочь. И тогда она задала мне вопрос, почему у нас нет ребенка. Вот тут-то я подумал, что дела совсем плохи. Ребенок, она и я. Да вы и сами понимаете. Она никогда не хотела ребенка, а я не выношу детей. Вы представляете себе ребенка, бегающего среди этой мебели, неуклюже карабкающегося на кресла, разрисовывающего своими каракулями стены? Но, я пошел бы на это, ради нее я пошел бы и на ребенка, но она предложила мне это немыслимое решение проблемы, скорее всего, для того, чтобы поссориться. Так что, я ответил, что ребенок не представляется мне выходом из положения, что это неправильное решение. Говорю я вам, у нас все было замечательно, все шло путем, у нее никогда и ни с кем не было таких сердечных, теплых отношений, как со мной. Но, на ловца и зверь бежит, моя сардинка привлекала акул. Я не знаю, что у нее было. Она отвергала их одного за другим. Я их видел на праздниках, в барах, увивающихся вокруг нее, ломающих себе зубы об ее сопротивление. Она ничего им не позволяла. Она понимала, что, если она уступит, то закончится наша спокойная жизнь и ее покой. А с тобой… Нет, я не понимаю, надо же, именно с тобой. У тебя же ничего нет, ничего. Стоит только посмотреть на тебя. И откуда ты взялся? Разве ты преуспевал когда-нибудь в жизни? Какого черта ты мог дать ей, ты, по уши измазанный в дерьме? Ты притягивал ее к себе, потому что причинял ей боль. И это именно ты ухайдокал ее навсегда.
- Она погибла в результате несчастного случая. Я не убивал ее.
- Конечно, не убивал.
- Кроме того, чтобы ты знал, она хотела жить со мной, а я отказался. Значит, не так уж
хорошо вы жили, было что-то еще. Спроси об этом себя, подумай, что ей было нужно, чего не было у тебя.
Алехандро хохочет над моим замечанием, впившись пальцами в колени.
- Для кого придумана эта сказка, что ты ее отверг? Брось! Ты же по полу ползал за ней.
Она рассказала мне, как ты гонялся за ней, чуть ли не преследовал. Сказала, что ты сделал бы что угодно, лишь бы добиться ее. Она рассказала мне все это для того, чтобы причинить мне боль, чтобы я бросил ее, позволил ей пойти ко дну.
- Она обманула тебя. Клара тебе соврала.
Карина встает и идет к окну, сцепив руки и крепко прижав их к телу.
- Если бы ты знал Клару, то знал бы и то, что она не врала. Но, у тебя нет о ней ни
малейшего представления.
Карина шагает из стороны в сторону. Она не смотрит на нас, и, кажется, даже не слышит.
Скорее, старается не слушать.
- Думай, как хочешь. Ее многие любили. Я подумал, что мы с тобой могли бы разделить…
- Разделить, ты и я? Что разделить, мразь, что? Твою безнравственность, боль, которую ты
причинил Кларе? Ты хочешь, чтобы я тебя утешил, чтобы сказал, что ты не виноват? Это была твоя вина, тварь, твоя. Она не покончила бы с собой, если бы не чувствовала, что так запуталась. А, кроме того, помнишь, что я сказал тебе раньше? Чтобы ты рта не раскрывал, я же тебя предупредил, так? – он вскакивает с дивана. Кажется, что он хочет наброситься на меня, и я защищаю лицо, как делала это раньше Карина, но его шаги, шаги Христа, бредущего по воде и боящегося замочить ноги, тихи и легки. Он идет к двери, распахивает ее и указывает нам на нее. – Вон отсюда, оба. И ты тоже. Хоть ты и была ее сестрой, я не хочу, чтобы ты снова приходила, и больше не звони мне. Я не хочу знать ни о тебе, ни о твоих родителях, ни о ком. Вы все умерли.
- Это Клара погибла, – говорю я. Я не уберусь отсюда, как пес, которому не позволяют
спать в доме. – Ты понял? Клара. Клара мертва, так что перестань присылать мне сообщения, как будто она все еще жива.
Он меня не замечает, только опять кричит, что это я убил ее. Этот истеричный трус не