Уже в этом выводе содержится революционный взрывной потенциал: ведь если это и в самом деле так, то реконструкцией основ нашего собственного сознания можно переделывать весь мир. В потаенных глубинах нашего духа может таиться иная мерность пространства, иная метрика времени, и все это в виде новых законов бытия может быть провозглашено нашим разумом всему Космосу. Правда, самим Кантом законы евклидовой геометрии еще осознаются как единственно возможная форма познания и упорядочения добытых знаний. Но уже в 1786 году будет опубликована написанная еще до «Критики чистого разума» работа Ламберта (1728—1777), немецкого ученого, где будет доказано, что замена пятого постулата Евклида другим дает возможность построить совершенно иную и вместе с тем логически непротиворечивую геометрию. А еще через очень короткое время сам Гаусс, Карл Фридрих Гаусс(1777—1855), великий немецкий мыслитель, еще при жизни удостоившийся почетного титула «принца математиков», убедится не только в ее абсолютной непротиворечивости, но и в полной применимости к физическому миру. Правда, опасаясь, по его собственным словам, «криков беотийцев»[45], он так и не осмелится вынести все это на обсуждение своих ученых коллег.
Впрочем, дело отнюдь не ограничивалось лишь абстрактными теоретическими построениями, на размышления наводили и обнаруживаемые факты.
Здесь уже было упомянуто, о величайшем триумфе ньютоновской гравитационной картины мира, каким стало открытие в 1846 году восьмой планеты Нептун. Само существование этого объекта и его положение на небе (на определенный момент времени) было предвычислено по возмущениям, которые он вызывал в движении Урана. Эти загадочные отклонения были замечены еще в конце XVIII века; их пытались объяснить: кто-то предполагал столкновение Урана с кометой, кто-то высказывал сомнение в справедливости закона всемирного тяготения. Не исключалась и гипотеза о влиянии еще неизвестной науке планеты. Словом, открытая аномалия представляла собой труднейшую задачу небесной механики. Эта задача, как уже упоминалось здесь, была решена независимо и практически одновременно двумя исследователями. Сначала, в сентябре 1845 года ее разрешил молодой кембриджский математик Джон Кауч Адамс (1819 – 1892) (но выполненные им расчеты из-за чрезмерной «осторожности» рецензента, королевского астронома Дж. Эри, до 1850 года не были опубликованы), а летом 1846 г. – французский астроном Урбен Жан Жозеф Леверье (1811 – 1877). По указанию последнего планета и была обнаружена 23 сентября 1846 г. берлинским астрономом Г. Галле всего в 52' от расчетного места, как слабая звездочка 8m. Имя для планеты было традиционно взято из греческой мифологии. Орбита Нептуна, удаленная от Солнца в среднем на 4, 5 млрд. км, расширяла не только границы Солнечной системы, но и границы человеческого познания.
Поразившая многих точность научных предсказаний и практическая одновременность сделанных в разных странах Европы вычислений, казалось бы, навеки укрепила классическую ньютоновскую картину мира. Однако очень скоро был обнаружен и скрытый в ней изъян. Все тот же Леверье в 1859 г. установил, что скорость, с которой перигелий орбиты Меркурия обращается вокруг Солнца, несколько больше теоретической. Отклонение, установленное им, составило 38» (по современным данным 43») в столетие. Эта дополнительная величина не могла быть объяснена классической теорией возмущений. (Сам Леверье пытался объяснить ее возмущающим действием гипотетической планеты, которую он назвал Вулканом, якобы расположенной ближе к Солнцу, чем Меркурий.) Объяснение было неожиданно найдено лишь в первой четверти XX в. на основе общей теории относительности Эйнштейна. Таким образом, один из тех, кто укреплял гравитационную картину Ньютона открытием Нептуна, ее же и пошатнул, обнаружив нечто, принципиально не согласующееся с нею. Необъятность свойств Вселенной снова напомнила о себе человечеству.
Словом, оказывалось, что и пространство и время отнюдь не безотносительны к чему бы то ни было. Если, согласно воззрениям Ньютона, никакое изменение характера течения физических событий не могло затронуть эти фундаментальные начала мира, то в физике Эйнштейна все стало совсем другим: пространство обретало способность сжиматься в точку и искривляться, время – растягиваться до бесконечности. (Мы уже приводили стишок, составленный про Ньютона; по этому поводу к нему было придумано не менее остроумное продолжение: «Но Сатана недолго ждал реванша – пришел Эйнштейн и стало все как раньше».)
Но сопоставим это с той самой сингулярностью, которая полагает начало всему нашему миру. Можно ли здесь говорить о привычных пространственных или временных соотношениях? Да ни в коем случае, ибо сингулярность – это такая точка, где кривизна пространства-времени становится бесконечной и сами понятия пространства и времени теряют всякий смысл[46]. Между тем любая физическая теория формулируется только для пространственно-временного континуума, так что в этих точках все они без исключения перестают быть справедливыми. А значит, перестают быть справедливыми и привычные нашему сознанию отношения причины и следствия, прошлого и будущего.
Большой взрыв полагает начало не только нашему миру, но и пространству и времени. Взрывается не только сконцентрированное в точку «первовещество» Вселенной, но и все – концентрируемое ею же – пространство и время. Мысль о том, что точка сингулярности может пониматься как точка пространства, лишено всякого смысла, ибо оно предполагает существование пространства как некоторой более высокой реальности, чем сама Вселенная. В свою очередь, увязывание большого взрыва с каким-то моментом времени предполагает существование последнего задолго до появления самого мира. Однако повторимся: наши представления не могут простираться за гипотетические пределы физического мира как целого, поэтому если что-то и существует там, за ними, мы все равно никогда об этом не узнаем. Не узнаем, что говорится, «по определению». Поэтому абсолютно недопустимо видеть в сингулярности нулевой момент времени, от которого, собственно, и начинается отсчет всем физическим событиям, или пространственную точку, дающую начало всеобщей системе координат.
Словом, с изменением представлений об истории нашего мира должно было радикально меняться и привычное соотношение между ним самим, а также пространством и временем. Если до рубежа ХХ века, то есть до становления теории относительности пространство и время традиционно понимались как своеобразное «вместилище» всех физических событий[47], иными словами, всей нашей Вселенной, то теперь «вместилищем» пространства и времени становилась именно она сама. Подчеркнем это обстоятельство: не пространство и время вмещают в себя все вещество и всю историю Вселенной, но наоборот – сама Вселенная вмещает в себя без исключения все пространство и без исключения все время. Но если в точку сжимается Вселенная, в ту же точку сжимается и пространство и время.
Вернее сказать, эта точка и предстает всем пространством и всем временем; другими словами, концентратом всей структуры пространства и всей структуры времени. Поэтому сама точка обязана быть весьма сложным образованием.
С пространством сравнительно легко, гораздо интересней обстоит дело со временем. Ведь если наша Вселенная вмещает в себя без какого бы то ни было изъятия все физическое время, то привычные соотношения прошлого и будущего как абсолютно противостоящих друг другу и не пересекающихся начал оказываются справедливыми только для структурных частей единой Вселенной. На уровне же всей Вселенной в целом прошлое, настоящее и будущее существуют как абсолютно равноправные вещи. Иначе говоря, как нечто рядоположенное, сосуществующее.
Возникает сильный соблазн сказать, что они существуют одновременно, но, по-видимому, это неправильно, поскольку для одновременности уже необходимо какое-то предварительное представление о времени. А впрочем, здесь, на этом предельно общем уровне теряет смысл и какое бы то ни было логическое предшествование или следование явлений друг другу, поэтому, если не гнаться за точностью формальных определений, наверное, можно сказать и так. Во всяком случае смысл состоит в том, что на уровне Вселенной настоящее, прошлое и будущее именно сосуществуют, а значит, и абсолютно на равных взаимодействуют между собой.
45
Жители Беотии, одной из областей древней Греции, которые, по преданию, отличались особой глупостью.
47
Впрочем, еще и сегодня высказываются мнения в пользу именно такого соотношения. См. например, Брусин Л.Д., Брусин С.Д., Иллюзия Эйнштейна и реальность Ньютона. М.: 1993…