— Отсюда надо уходить, дорогой. Герман близко, беда будет. Мы вот соли немного возьмем и утром — в горы. И тебе туда же надо. Слышишь, как стреляют? Это германы.
Второй старик, подумав, добавил:
— Сам ты перевал не пройдешь, погубишь людей и скот. Если хочешь, пойдем завтра с нами. У нас в горах хороший кош есть, в нем зимовать можно. Председатель нашего колхоза — человек добрый, сам на войне был, недавно пришел, инвалидом его германы сделали.
— Ну что ж, — согласился Егор Иванович, — спасибо вам за приглашение. Вы народ здешний, горы вам — дом родной, надо вас слушаться. А насчет соли не тревожьтесь, у нас ее на целый полк хватит, вон три мешка на телеге лежат.
Старики почмокали губами, усмехнулись в бороды.
— Телеги, дорогой, через перевал не пройдут. Надо вьюки делать. Иначе ничего не получится…
Пока Егор Иванович с помощью чабанов кроил брезент и шил вьюки, пролетели два дня. Грузины не ушли, терпеливо дожидались дятловцев. А вот мальчишки дятловские куда-то запропастились. Начали поиск и обнаружили записку, приколотую к стволу дерева: «Не ищите нас. Мы ушли на фронт бить проклятых фашистов. Если погибнем, считайте нас комсомольцами. С приветом Алексей, Константин, Семен».
Егор Иванович крыл беглецов последними словами, кричал, что их надо считать не комсомольцами, а дезертирами. Другие гуртоправы тоже злились, полагая, что за мальчишек придется отвечать перед их родителями. Только девушки помалкивали, про себя одобряя поступок ребят…
С обжитого места тронулись с восходом солнца. Впереди шли со своей отарой грузины. За ними пустили дятловских овец. Потом следовало стадо коров с телятами. А замыкали караван навьюченные коровы и лошади. Двигались медленно. По пути, пока была трава, пасли животных. Километров за восемь до перевала трава исчезла, труднее стало дышать, повеяло холодом.
Далеко внизу светило жаркое августовское солнце, а здесь до костей пробирал пронизывающий ветер, проплывали темно-серые клочья тумана. Животные шагали осторожно, косились на темневшую сбоку пропасть, тревожно храпели. Четверо телят не удержались на узкой тропе и исчезли в темной бездне бесследно.
У Наташи стала кружиться голова. Она испуганно замерла, почувствовала противный приступ тошноты. И тут же услышала сердитый окрик Егора Ивановича:
— Кто там стал? Давай шагай смелее, не задерживай!
Перемогаясь, пошла дальше.
Еще больше потемнело. Начал сыпаться снег. Ветер дул порывами, выл, тонко высвистывал. Неуверенно переставляя ноги, Наташа видела перед собой только светлый круп самой смирной в стаде коровы. Сейчас эта любимая Наташина корова, казалось, не шла, а плыла в густом сером тумане и тащила за собой Наташу на каком-то незримом буксире…
Никто из дятловцев не заметил, как они достигли перевала и начали спускаться. Может быть, потому, что спуск оказался еще более трудным, чем подъем. Восемь километров — таких коротких на равнине — здесь, на перевале, показались бесконечными.
Люди, да и животные, тоже стали приходить в себя только после того, как густой туман и холод вдруг остались где-то за спиной, а впереди опять открылись залитые солнцем горные луга, лес. Еще ниже, сливаясь с горизонтом, засияло расплавленным золотом никогда не виденное Наташей беспредельное море.
Уподобляя кровавые войны спортивным состязаниям, Адольф Гитлер цинично назвал земной шар «переходящим призом» и заверил, что очень скоро этот «приз» будет на тысячу лет вручен Германии. Не желая Обидеть этим своих союзников, он посулил кое-что и им: румынскому «кондукэтурулу» Йону Антонеску — Советскую Молдавию и часть Украины, финскому диктатору барону Карлу Маннергейму — Ленинград, итальянскому дуче Бенито Муссолини — все Средиземное море, японскому императору и его воинственным генералам — чуть ли не все страны Азии. И те из кожи лезли вон, чтобы угодить фюреру: все они так или иначе помогали ему в войне против Советского Союза.
Наиболее хитро действовала Япония. Формально на советско-германском фронте не было ни одной японской дивизии. Япония выжидала. Но ее выжидание по сути своей тоже было участием в войне на стороне Германии. Японские генералы все время держали близ советских границ огромную Квантунскую армию, готовую немедленно оккупировать советский Дальний Восток и Сибирь в случае захвата Гитлером Москвы или выхода немецких войск к границам Турции и Ирана. А это отвлекало часть сил Красной Армии — и притом немалую — от решающих сражений с гитлеровскими захватчиками.
Летом 1942 года, когда войска фельдмаршала Листа устремились на Кавказ, премьер-министр Японии Хидэки Тодзио сообщил Гитлеру, что Квантунская армия готовит удар по Благовещенску и Владивостоку, а также вторжение в Читинскую область. Японский военный атташе в Германии поспешил в захваченный гитлеровцами Ростов и сфотографировался там рядом с немецким генерал-полковником Руоффом на одном из пролетов взорванного железнодорожного моста. При этом Руофф, коснувшись перчаткой начищенного эфеса самурайской сабли, проговорил торжественно:
— Путь на Кавказ открыт. Скоро, господин генерал, войска фюрера соединятся с войсками вашего императора в Индии…
Однако ни Руофф, ни другие немецкие генералы и фельдмаршалы не могли пока выполнить один из самых важных пунктов директивы Гитлера: окружить и уничтожить за Доном обороняющиеся советские армии. Не прекращая тяжелых арьергардных боев, войска маршала Тимошенко отходили все дальше на юг…
Среди советских генералов, организовавших оборону Кавказа, существовало мнение, даже убежденность, что немецкие дивизии с их громоздкой боевой техникой не в состоянии преодолеть высокогорные перевалы Главного Кавказского хребта, тем более осенью, когда в горах идут дожди, начинают бушевать метели. Видимо, поэтому основное внимание уделялось Терской долине с ее выходами на Грозный, Махачкалу, Баку и обороне морского побережья от Новороссийска до Поти — последней базы Черноморского флота.
Появление так называемых альпийских стрелков в полосе советской 46-й армии, обороняющей высокогорные перевалы, для многих оказалось неожиданностью. Об этом немедленно было доложено в Ставку Верховного Главнокомандования.
Ставка ответила директивой, в которой подчеркивалось:
«Враг, имея специально подготовленные горные части, будет использовать для проникновения в Закавказье каждую дорогу и тропу через Кавказский хребет, действуя как крупными силами, так и отдельными группами. Глубоко ошибаются те командиры, которые думают, что Кавказский хребет сам по себе является непроходимой преградой для противника. Надо крепко запомнить всем, что непроходимым является только тот рубеж, который умело подготовлен для обороны и упорно защищается. Все остальные преграды, в том числе и перевалы Кавказского хребта, если их прочно не оборонять, легкопроходимы».
Ставка требовала наряду с прочной обороной Военно-Грузинской, Военно-Осетинской и Военно-Сухумской дорог прикрыть подступы к перевалам Геби-Вцек, Донгуз-Орун, Клухор, Марухский, Цагеркер, Псеашхаша, завалить взорванной породой свыше двадцати других перевалов, горных проходов и два наиболее опасных при наступлении немцев ущелья.
Однако командир 49-го горнострелкового корпуса немцев генерал Рудольф Конрад не стал медлить. 18 августа отряды 1-й альпийской дивизии «Эдельвейс» захватили на эльбрусском направлении перевалы Хотю-Тау и Чипер-Азау, туристские базы «Кругозор» и «Приют одиннадцати», ворвались на Клухорский перевал. 21 августа группа гауптмана Карла Грота водрузила имперский флаг на вершине Эльбруса. 25 августа немцы овладели наиболее близким к Гагре перевалом Санчаро, а через неделю ворвались на перевал Умпырский.
Между Эльбрусом и горой Ушба, в верховьях реки Ингури неподалеку от перевала Донгуз-Орун-Баши, с незапамятных времен существуют тропы, проложенные охотниками и пастухами-сванами. Тропы эти изменчивы, бывают, погребет их под собой камнепад, обрушится тысячетонная лавина вечных, никогда не тающих снегов или медлительно наползет ледник, и тогда неугомонные обитатели гор ищут новые проходы, прокладывают новые тропы, столь необходимые для их нелегкой жизни.