Одну из таких высокогорных троп приказали оборонять небольшому отряду под командованием лейтенанта Андрея Ставрова. Новое звание Андрей получил досрочно, прочных командирских навыков он еще не приобрел, побаивался ответственности за выполнение этого боевого задания, да ведь на войне ни от каких заданий отказываться нельзя — за труса посчитают!
Отряд состоял из девятнадцати человек. Все они бывали в горах, но только двое — студент-филолог Тбилисского университета Гурам Кобиашвили и учитель из Киргизии Сергей Синицын — считались опытными альпинистами-спортсменами. Проводником отряда назначили молчаливого свана дядю Григола — так его звали все бойцы. На сборы командир полка майор Бердзенишвили, тот самый, что был начальником горнострелковых курсов, на которых учился Андрей, дал всего два дня.
Выступили в назначенный срок. Пока было возможно, уложенные в легкие арбы боеприпасы, провиант и горное снаряжение везли на лошадях; силы низкорослых смирных ишаков берегли для самых трудных переходов. Вначале шли берегом реки Ингури, наслаждаясь теплым августовским днем, перебрасываясь веселыми шутками. Кто-то даже песню запел. Здесь, в этой неширокой речной долине, все было таким тихим и мирным, что никто не хотел задумываться, каково будет там, на высокогорных тропах, среди скал и ущелий, куда двигался маленький отряд.
Чем выше поднимались, тем заметнее суживалась долина, скалы ближе подступали к берегам сверкавшей кипенно-белой пеной реки. Дважды останавливались на короткие привалы. Заночевали в лесу, где уже почти не встречались раскидистые буки и дубы. На крутом склоне преобладали сосны, остро пахло хвоей.
Посасывая у костра короткую свою трубку, проводник-сван обронил:
— Кони дальше не пройдут. Надо, командир, вьючить ишаков.
— Хорошо, дядя Григол, — согласился Андрей, — утром коней отпустим…
Костер пришлось поддерживать всю ночь, потому что откуда-то наползали влажные, холодные туманы, тянуло сыростью. Люди мерзли, жались к костру.
На рассвете к Андрею, лежавшему под сосной, подполз, боязливо помахивая хвостом, довольно большой щенок с темной короткой шерстью. Андрей повернулся к нему, поманил рукой, заговорил вполголоса:
— Ты откуда взялся? Замерз, что ли?.. Чей же ты будешь? Ничей? Голодный небось? Ну иди, братец, сюда, под шинель, погрейся малость. Иди, иди, не бойся. Я тебя не обижу.
Отряхиваясь и посматривая на Андрея, щенок доверчиво залез под приподнятую полу шипели и свернулся клубком возле теплых колен человека, засопел от удовольствия. «Эх, животина, — думал Андрей, — без людей ты жить не можешь. А ведь не знаешь, что среди обожаемых тобой людей есть фашисты и сколько человеческой крови льется сейчас на земле…»
Над горами зарозовело небо. Один за другим стали подниматься бойцы. Зябко поеживаясь и подергивая плечами, забегали по мокрой поляне. Встал и Андрей. Вскочил сонный щенок, громко, во весь голос, протяжно зевнул.
Кто-то сострил грубовато:
— Глядите, пока мы спали, лейтенант пополнение принял!
— Этот Пусик за главного разведчика у нас будет.
— Он и в боевом охранении не подведет!
Опускаясь на корточки, бойцы поглаживали черного с бронзовым отливом щенка, совали ему куски сахара, сухари, открыли банку с консервами. В этой всеобщей жалостливости бойцов к щенку, заблудившемуся в горах, проявилась доброта, свойственная неиспорченным, неразвращенным людям, и Андрей обрадовался, что судьба подарила ему таких боевых товарищей.
— Ладно, ребята, хватит! — сказал он мягко. — Давайте-ка завтракать да ишаков вьючить. Нам пора в путь…
Завтракали, однако, неторопливо. Отрываясь от еды, посматривали вверх, на залитый солнцем зеленый альпийский луг, где чуть приметными точками белела овечья отара. А еще повыше, за лугом, ослепительно сверкали льды и снега горных вершин.
Щуря зоркие глаза под нависшими седеющими бровями, дядя Григол оповестил:
— Пастухи к нам едут.
Приглядевшись попристальнее, Андрей увидел: по зеленому лугу действительно спускались на низкорослых лошадках два всадника в черных бурках и таких же черных лохматых папахах. Щенок вскочил, настороженно зашевелил длинными ушами и залился звонким лаем.
Бойцы подзадоривали:
— Ай да Пусик!
— Молодец!
— Ты у нас наблюдателем будешь…
Всадники в бурках приближались медленно. Поперек седел у них лежали тушки освежеванных баранов, а по бокам болтались мокрые холщовые мешки. Передний всадник, загорелый горец, приветственно поднял руку и еще издали заговорил гортанно:
— Счастливой вам дороги, товарищи бойцы! Просим вас принять маленький подарок от колхоза «Красная Сванетия»! Вот, пожалуйста, возьмите молодых барашков и овечий сыр.
Тем временем второй всадник, пожилой человек с крючковатым орлиным носом и коротко подстриженными усами, остановил взгляд на Андрее и вдруг, уронив баранью тушку, соскочил с лошади, закричал:
— Митрич! Андрюха! Да родной же ты мой! Гляди, где сустрелись! Ну, здорово, землячок дорогой!
Андрей замер от удивления. Раскинув руки, к нему бежал Егор Иванович Ежевикин. Сбив на затылок лохматую папаху, он обнял Андрея, ткнулся в его щеку острым холодным носом и зачастил скороговоркой:
— У нас тут и племянничка моя родная, Наташка Татаринова, и подружка ейная Ира Панотцова, и однорукий чабан Горюшкин, и Полтора Километра, и Панка Бендерскова. Дятловский скот мы от немцев угнали. По пути натерпелись лиха — не приведи господь: и под бомбежкой раза три были, и через перевал еле-еле перебрались. А вот уже с неделю, как добрые люди пристанище нам дали на своих овчарнях. Там у них каменные сакли для чабанов понастроены. С печами, с окошками, все честь по чести. Колхоз называется «Красная Сванетия»…
Егор Иванович продолжал рассказывать еще что-то, но Андрей уже не слушал. То, что Наташа Татаринова оказалась здесь, несказанно обрадовало его.
— Далеко до вашей овчарни? — взволнованно спросил Андрей. — Хотелось бы повидаться с Наташей… со всеми…
Егор Иванович гостеприимно раскинул руки:
— Да тут, Андрей Митрич, совсем рядом, километров шесть — не больше. Я зараз смотаюсь туда и через часок вернусь…
Не дожидаясь ответа, он вскочил на коня и умчался.
Под строгим надзором Кобиашвили бойцы стали вьючить смирных, выносливых ишаков. Андрей молча ходил по поляне, думал о Наташе, о колхозных овчарнях, где можно будет организовать основную базу отряда — держать там резервные боеприпасы и провиант, эвакуировать туда раненых.
Перевалка грузов с двухколесных арб на ишачьи спины была почти уже закончена, когда Андрей заметил трех всадников, галопом мчавшихся к отряду. В одном из них он узнал Наташу и, помимо своей воли, кинулся ей навстречу. В наброшенной на плечи белой бурке и такой же белой папахе Наташа скакала, склонясь к шее лошади. Поравнявшись с Андреем, рывком натянула повод, свалилась на землю. Попыталась встать, но запуталась в полах бурки. Андрей подхватил ее и, целуя, спросил:
— Не убилась?
У Наташи ныла рука, боль пронизывала ушибленное колено, но она улыбнулась, заговорила бодро.:
— Все хорошо. Это бурка виновата. Мне там, на овчарнях, бурку и шапку подарил один старый грузин, славный такой человек, потому что я с вами решила идти. Ира и дядя Егор тоже.
Андрей опешил:
— Как с нами?.. И кто вас отпустил?.. А как же дятловский скот?
— За скотом будут присматривать дядя Филя, дядя Горюшкин и Паночка Бендерскова. Там народа хватит. И грузины из колхоза помогут — они люди добрые.
— Ты уж, Андрей Митрич, племянничку мою не обижай, — вмешался Егор Иванович, — раз такое решение принято, надо его сполнять. Да, по правде сказать, у вас мы будем нужнее. Девчата санитарные курсы прошли, и по этому самому радио их трошки обучали, они вам пользу принесут. Ну, а я, как тебе, Митрич, известно, еще в ту войну в горах воевал и к тому же снайпер.
— О тебе, старый казак, разговор особый, — сказал Андрей. — А зачем же девчат тянуть за собой? Под пули?