— Надеюсь, ты не относишь к этой категории Льва Толстого, скажем, или Ремарка? — так же шепотом спросил Юрген.
— Я читала Толстого! — громко сказала Ингеборг. — Если бы мы следовали его учению, то уже сейчас должны были поднять перед большевиками руки и сдаться…
Она примирительно погладила руку Юргена и, заметив, что на них стали оглядываться стоявшие рядом люди, сказала:
— Пойдем. Мы опаздываем…
Дома Ингеборг принесла из кабинета отца роскошно изданную книгу с золотым тиснением. На титульной странице книги было написано размашистым почерком:
«Доктору З. Курбаху — Адольф Гитлер».
— Эта книга должна заменить все сожженные, — сказала Ингеборг. — В ней все будущее Германии.
Хотя Юрген читал книгу Гитлера «Моя борьба», вечером он стал перелистывать ее. Страницы книги были испещрены на полях карандашными пометками доктора Курбаха. Внимание Юргена привлекла страница, на которой красным карандашом были подчеркнуты многие строки.
«Мы, национал-социалисты, — прочитал Юрген, — сознательно подводим черту под внешней политикой Германии довоенного времени. Мы начинаем там, где Германия кончила шестьсот лет назад. Мы кладем предел вечному движению германцев на юг и на запад Европы и обращаем взор к землям на востоке. Мы прекращаем, наконец, колониальную и торговую политику довоенного времени и переходим к политике будущего — к политике территориального завоевания. Но когда мы в настоящее время говорим о новых землях в Европе, то мы можем в первую очередь иметь в виду лишь Россию и подвластные ей окраинные государства. Сама судьба как бы указывает нам этот путь».
Сбоку этих строк рукой доктора Курбаха было паписано: «Правильно! В пору революционных потрясений, которые тревожат весь мир, Германия должна стать аванпостом борьбы против большевистской России. Как государство Россия подлежит уничтожению…»
Юрген задумался. Это говорилось о стране, в которой он родился, вырос и жил. Там, в России, остались могилы его деда, бабки, матери. Там, в глухой русской деревне Огнищанке, жила сейчас Ганя, спутница его безмятежной юности, первая его любовь… Сердце Юргена заныло. Но он вспомнил страшные для его семьи дни революции, изгнание из Огнищанки, унижение, которое довелось ему там испытать, взял карандаш и написал на полях книги: «Согласен. Так должно быть…»
3
В это тихое, теплое лето в отдаленное, затерянное в тайге Кедрово съехались все Ставровы. Вскоре после возвращения Дмитрия Даниловича и Андрея, который привез свою молодую жену, приехал Александр Ставров с Галей, на которой он недавно женился. Закончив незадолго перед приездом курсы при Наркомате иностранных дел, Александр распрощался с сумкой дипломатического курьера, был назначен в советское посольство во Франции и перед отъездом за границу решил попрощаться с братом и его семьей, а заодно познакомить всех родичей с Галей.
Никто из Ставровых не знал, что все вместе они съехались в последний раз, что суровое, полное важных и значительных событий время вскоре разбросает их в разные стороны, а кое-кто из них уже не вернется никогда.
Александр пробыл в Кедрове всего одну неделю и уехал с женой в Москву. Как-то незаметно, тихо и спокойно поженились Гоша с Калей и тотчас же уехали в Благовещенск. Следом за ними отправился в Ленинград Роман, который по окончании рабфака решил поступать в политехнический институт.
Еля устроилась на работу в местной школе, но занятия еще не начинались, и Андрей с Елей часто гуляли, уходя далеко за поселок. Почти у самого поселка начиналась тайга. На опушке она была редкой, с большими порубками, а дальше становилась гуще и темнее. Кое-где в таежных низинах, перемежаясь с жестким кочкарником, голубели чистые озера. Они совсем не были похожи на то теплое озеро у соснового бора, которое Андрей запомнил навсегда. Прозрачные как хрусталь озера в тайге были очень холодными, купаться в них осмеливались только самые отчаянные парни. Андрей и Еля гуляли по берегам озер, любовались бродившими по отмелям стайками голенастых кроншнепов, собирали цветы. Однажды, когда они, утомившись, лежали в тени под кустом, к ним совсем близко подошел громадный лось. Он постоял, настороженно пофыркивая, а потом, почуяв людей, кинулся в чащу, испугав Елю.
Андрей видел, что Еля скучает, хотя и старается скрыть это. У нее, выросшей в большом городе, любившей музыку, театр, шум людных городских улиц, таежная глушь вызывала тоску и уныние. Не занятая по дому — Настасья Мартыновна возилась в кухне одна, — Еля часто уединялась, часами сидела где-нибудь во дворе с вышивкой в руках или читала, лежа в постели. Она немного оживилась, когда начались занятия в школе, но все же часто говорила Андрею о городе, о том, что нельзя хоронить себя в глуши.