Андрей же чувствовал себя в этой глуши как рыба в воде. Ему приходилось много ездить по колхозам, он уставал, но каждый раз, возвращаясь домой, радостно думал о Еле, представлял, как она ждет его и как будет встречать.
Начался осенний перелет птиц, на озерах появились большие стаи диких гусей и уток, и Андрей по субботам и воскресеньям уходил на охоту в сопровождении своего любимца, рыжего ирландского сеттера Марса. Не очень заботясь о добыче, он любил эти одинокие скитания по тайге, утренние и вечерние зори с их первой осенней прохладой, криком гусиных стай и волнующим шелестом птичьих крыльев в предрассветном небе.
В один из пасмурных сентябрьских дней Андрей незаметно для себя ушел очень далеко от дома, долго бродил вдоль опушки тайги, стрелял, а к вечеру оказался на краю кочковатого болота. Солнце еще не зашло, но вода на болоте уже красновато светилась. Андрей присел отдохнуть и вдруг услышал где-то неподалеку детский плач. Кликнув собаку, он забрался в густые заросли карликовой березы и вышел на узкую, протоптанную в зарослях тропу.
На тропе, широко раскинув босые ножонки и склонив к коленям светло-русую голову, сидела плачущая девчонка лет десяти. Услышав шаги Андрея, она замолкла, испуганно подняла голову. У нее было круглое, скуластенькое лицо, черные глаза, чуть вздернутый конопатый носик. Девочка со страхом и любопытством смотрела то на Андрея, то на дружелюбно махавшего хвостом Марса.
— Ты чего плачешь? — спросил Андрей.
— Да… чего… они сами ушли, а меня бросили, — всхлипывая, сказала девочка.
— Кто?
— Мои сестры.
— А как тебя зовут?
Девочка недоверчиво посмотрела на Андрея, отодвинулась от Марса, который успел лизнуть ей ухо:
— Ната-а-ша.
— Где же ты, Наташа, живешь?
— Там. — Маленькая Наташа махнула рукой в неопределенном направлении.
— А дорогу домой ты знаешь? — спросил Андрей.
— Нет.
Андрей секунду подумал, протянул девочке руку:
— Ладно, Наташа, вставай! Будем вместе искать твой дом.
Девочка опять заплакала:
— Не могу идти… занозила ногу…
Андрей взял ее на руки, поднес к болоту, ополоснул в воде ногу девочки и, вынув из фуражки иглу, которую по охотничьей привычке всегда носил с собой, вытащил занозу.
— Ой, болит! — захныкала девчонка.
Увидев у Андрея трех затянутых ременными удавками фазанов, Наташа перестала плакать, шмыгнула носом.
— Это чего такое? Петухи? — с любопытством спросила она.
— Да, да, петухи, — сказал Андрей. — Иди-ка на руки, и пойдем, а то темнеть начинает.
Неся девчонку на руках, Андрей пошел по тропе. Тропа огибала болото на опушке тайги и вскоре привела к длинному, приземистому бараку лесорубов.
— Вот наша хата! — радостно закричала Наташа.
Барак был разделен на десяток каморок-квартир. Наташа указала Андрею на крайнюю дверь, и он вошел в барак.
В скудно освещенной керосиновой лампой комнате Андрей увидел лежавшую на деревянных нарах, прикрытую старым солдатским одеялом маленькую кареглазую женщину. Девочка была очень на нее похожа, и Андрей сразу понял, что перед ним Наташина мать.
Шевельнув рукой, женщина слабо крикнула Наташе:
— Где ж ты была, бессовестная девчонка? Брат и сестры уже, почитай, часа два тебя ищут.
— Да-а, сами бросили меня, а теперь ищут, — плаксиво сказала Наташа.
Она соскочила на пол, подпрыгивая на одной ноге, добежала до скамьи и смирно уселась у окна.
— Чего это ты захромала? — с тревогой спросила женщина.
— Она занозила ногу, — сказал Андрей, — занозу я вытащил, надо бы ранку йодом залить.
— Откудова его тут возьмешь? — сказала женщина. — Заживет и так. А вам большое спасибо, что доставили Наташку до дому. Я уже бояться за нее стала, гляжу — вечереет, а девчонки нема.
— А вы что, болеете? — спросил Андрей.
— Да вот никак не могу после тифа подняться, — тихо сказала женщина, — думала, богу душу отдам, так меня схватило.
— Давно здесь живете? — спросил Андрей, разглядывая убогую обстановку комнаты — две скамьи, стол, кадушку с водой в углу, закопченный чугунок на плите.
— Скоро год будет, — тяжело вздохнув, сказала женщина. — Переселенцы мы. Жили на Дону, а прошлым летом сюда переселились, думали, что тут легче прокормим детишек. Их у нас пятеро, двое хлопцев да трое девчонок. Вербовщики сулили нам рай: и заработки, мол, на рубке леса хорошие, и харчи самые лучшие, и все такое, а оно видите, как получилось. Мужик мой да старший сын лес рубят, а я тут с четырьмя детьми ладу никак не дам — прямо-таки голова кругом идет…