«Тут вся жизнь на виду, — с каким-то незнакомым, сладостно-щемящим чувством подумал Андрей, — тут все люди не только знают друг друга, но знают, кто чем занят, кто куда пошел и откуда пришел; они знают, кто кого любит, кто с кем ссорится. Они встречают каждого человека от дня его рождения, как встретили тройню тетки Федосьи, потом живут с человеком, трудятся рядом всю жизнь и, если человек умрет, всей деревней провожают его на кладбище… И не только человека знают. Малому и старому известно до мелочей все, что окружает соседей: кто же, например, не знает, что у Поли Шелюгиной есть голубая скатерть с вышивкой, а у Демида Плахотина — малиновые штаны галифе с лампасами, что у комлевского гнедого жеребца объявился мокрец на левой задней ноге, что в хатенке деда Силыча пахнет вялым табачным листом и сухими травами, что Тоська Тютина отбила ручку на синем чайнике, а Капитон обозвал ее за это безрукой дурындой? Всем это известно, все это знают…»
Конечно, Андрей не склонен был думать, что в Огнищанке все люди одинаково хороши, что они живут как одна дружная семья. Печальная история Лизаветы Шабровой, самосуд над Миколой Комлевым, драки при дележе земли, ночные обыски у Шелюгина и Терпужного — все это убеждало Андрея в противоположном, в том, что и тут, в заброшенной между двумя холмами глухой деревушке, как и везде в мире, идет напряженная борьба. Но — так, по крайней мере, казалось Андрею — в Огнищанке жизнь человеческая видна как на ладони, открыта для всех, добрая и злая. «Там же, — думал Андрей, — в больших городах, где такое скопище людей, хорошего человека не отличишь от плохого, и все они похожи один на другого, как деревья в лесу, и не узнаешь, что у каждого в душе».
Большие города запомнились Андрею с голодной зимы, когда на перронах и в поездах толпились беженцы, стыли на морозе трупы, сновали в толпах мешочники-спекулянты. С тех пор затаенный страх и неприязнь к городу не покидали Андрея. Даже село Пустополье сравнительно с Огнищанкой казалось ему чужим.
— Что ж ты будешь делать дальше? — спросил Андрея Колька Турчак. — Поедешь в город дальше учиться или останешься тут?
— Роман поедет учиться, — сказал Андрей, — а я пока останусь.
Лежавший сбоку Роман подтолкнул брата локтем:
— Знаешь, Андрюша, перед отъездом мне хочется одно дело сделать.
— Какое?
— Давай сходим с тобой в Костин Кут, купим пару голубей. Степан Острецов, Пашкин муж, развел голубей, вертунов. — Глаза Романа заблестели, он приподнялся, хлопнул себя по колену. — Ох и голуби, братцы мои! Красавцы! Был я у него, смотрел.
— Он их из Ржанска привез, — сказал Колька, — там, говорят, еще с монастырской голубятни остались вертуны. Ржанские голубятники их переловили, а теперь продают. Острецов по червонцу за пару платил.
— Пожалуй, давайте сходим, посмотрим, — согласился Андрей. — Сегодня воскресенье, перед вечером и пойдем.
— Куда это вы собираетесь идти? — раздался из-за кустов голос Таи.
Продираясь сквозь колючие кусты боярышника, к ним подошли Тая и Каля. Как мало были похожи братья Ставровы, так не походили одна на другую и двоюродные сестры. Насколько живой и подвижной была Тая, худенькая девочка со смуглой кожей, вздернутым носом и пушистыми каштановыми волосами, настолько Каля, рыжеволосая, светлоглазая, отличалась угрюмостью и диковатостью; она почти ни с кем не разговаривала, а если к ней обращались, отвечала раздраженно и односложно, с таким видом, словно все ее обижали.
— Куда ж вы собрались идти? — повторила Тая, усаживаясь рядом с Андреем.
— На кудакало! — ответил Роман.
— Не понимаю! — удивилась Тая.
Каля сердито сломала тонкую ветку:
— Он и сам не понимает, что говорит… лишь бы языком болтать…
— Андрюша, скажи ты! — капризно протянула Тая. Она оперлась подбородком в острые коленки, охватила руками ноги и запричитала: — Вредные, никогда не скажут. Жалко вам, что ли? Только о себе и думаете, бессовестные!
Смешливый Роман не унимался. С первого же дня приезда Таи из Пустополья он начал поддразнивать ее, высмеивал ее городские платья, шрам на переносице, привычку поводить плечами во время разговора.
— Если залезешь на верхушку тополя, тогда скажем, куда мы собрались, — категорически заявил Роман.
— Какого тополя? — Тая оглянулась.
— Вот этого, самого высокого.
Тая измерила взглядом расстояние от земли до тонкой верхушки дерева, обидчиво надула губы:
— Ишь какой хитрый! У него ствол гладкий, попробуй сам залезть.
— Я-то залезу.
— Нет, не залезешь!
— Залезу!
— Лезь! — коварно настаивала Тая. — А я полезу после тебя.
Роман привстал, потянул за рубашку Кольку Турчака:
— Постой внизу, Коля. Если я буду падать, подхвати меня.
Пока Роман с Колькой крутились возле тополя, Андрей незаметно склонился к Тае, прошептал ей тихо:
— Мы пойдем в Костин Кут покупать голубей-вертунов.
Тая кивнула — поняла, дескать, — но не подала виду и стала следить за Романом, который дважды срывался, порвал штаны и наконец, весь мокрый и поцарапанный, залез на верхушку тополя, посидел там с минуту и сполз вниз на плечи Кольки…
— Ну вот… все, — отдуваясь, сказал он Тае. — Теперь лезь ты.
— Куда? — сказала Тая, подняв брови.
— На тополь.
— Зачем?
— Как зачем? — удивился Роман. — Если залезешь на тополь, я тебе скажу, куда мы с Андреем и с Колькой пойдем вечером.
— Фу-у, какая важность! — скривила губы Тая. — Я и так знаю: вы пойдете в Костин Кут покупать голубей-вертунов.
— Хо-хо-хо! — захохотали все. — Молодец, Тайка, натянула ему нос!
Бедный Роман, прикрывал дыру на штанине, отфыркиваясь и пятясь в кусты, окинул Андрея уничтожающим взглядом:
— Предатель, предатель!
Девчонки кинулись за ним.
Через час легкая стычка под тополем была забыта. Тая и Роман помирились. После обеда можно было идти в Костин Кут, но ни у кого из ребят не нашлось десяти рублей. Андрей сберег еще в Пустополье четыре рубля, у Таи в какой-то коробочке нашелся рубль. Денег на покупку голубей явно не хватало, а просить у отца Андрей не хотел: знал, что скупой Дмитрий Данилович, прежде чем дать деньги, заведет разговор часа на полтора. Чтобы выйти из положения, решили послать к отцу его любимца Федора.
— Сходи, Жучок, — попросил Федора Роман, — тебе отец не откажет. Зато мы принесем таких голубей, что слюнки потекут!
Федя почесал затылок, подумал и на всякий случай осведомился:
— А чьи будут голуби — ваши или наши общие?
— Ясное дело, общие, — успокоил его Роман.
Постояв еще немного и попросив Андрея подтвердить, что голуби будут принадлежать всем троим, Федя посопел и отправился к отцу. Какой он вел разговор с Дмитрием Даниловичем, осталось неизвестным, однако десять рублей принес и вручил Андрею.
— Берите, но если обманете — никогда больше не пойду…
Обрадованные Андрей и Роман чуть ли не бегом кинулись в Костин Кут. Колька Турчак едва догнал их возле сельсовета и стал убеждать, чтобы они сразу не давали десять рублей, а поторговались как следует.
— И голубей не очень нахваливайте, а то он тройную цену назначит.
Острецов встретил ребят в садике. В белой ночной сорочке, в измятых галифе и в легких тапочках, надетых на босу ногу, он лежал на рядне, читал. Сбоку, между двумя кирпичами, горел костерик. На кирпичах стоял чугунный утюжок. В трех шагах от Острецова на низком пеньке сидел чернявый парень с охотничьей одностволкой.
— Это лесник с Казенного, — шепнул Колька, — его фамилия Смаглюк.
— С чем пожаловали, друзья? — не очень приветливо спросил Острецов.
— Голуби у вас хорошие, — начал Андрей, вслушиваясь в разноголосое воркование за деревьями, — нам давно говорили про ваших голубей.