В горнице, освещенной керосиновой лампой, сидел невысокий тонкий человек в защитной бекеше. Серая каракулевая шапка лежала на углу покрытого скатертью стола. Когда Острецов вошел и поздоровался, человек, не вставая со стула, повернул худощавое лицо и негромко сказал:
— Здравствуйте, товарищ Острецов.
Голос у него был ровный, глуховатый, на белый лоб падала жидкая прядь прямых темных волос. Он на одно мгновение задержал на Острецове пристальный взгляд близко посаженных пронзительных глаз и проговорил тихо:
— Мы можем побыть наедине?
Острецов испытующе взглянул на него.
— Хорошо, одну минутку.
Он вышел в кухню и сказал сидящей у печки Устинье:
— Устюшка, сбегай к бабке Марфе и возьми у нее десяток яиц, изжаришь яичницу. Я дверь замкну, а ты вернешься — стукнешь.
— Ладно, Степушка, сбегаю.
Устинья накинула шубу, платок и ушла. Острецов запер дверь. Когда он вошел в горницу, незнакомец сидел в прежней позе, отвалившись к спинке стула и закинув ногу на ногу.
— Мы одни? — коротко спросил он.
Сердце Острецова все больше сжимала тревога. Сунув руку в карман, он нащупал рукоятку нагана.
— Одни, товарищ. Жену я послал к соседке.
Незнакомец поднялся, и легкая усмешка тронула его злые губы.
— Руку я вам советую из кармана вынуть. Это ни к чему. Я не чекист, так же как вы не тот, за кого себя выдаете тут, в деревне. Не бледнейте и не фокусничайте со своим револьвером. Чекисты к таким, как вы, не ездят поодиночке. Вам знаком этот почерк?
Острецов взял протянутую ему бумагу, пробежал глазами. На бумаге четко и размашисто было написано:
«Товарищ Острецов! Податель сего, товарищ Степанов, мой старший начальник. Примите его как нашего друга.
С комприветом К. Погарский…»
— Надеюсь, вы не забыли, кто такой Константин Сергеевич Погарский? — усмехнулся незнакомец.
Острецов кивнул:
— Так точно. Командир третьего конного, генерала Мамонтова…
— Правильно, правильно. У вас хорошая память.
— А я с кем имею честь, если позволите…
— Там в письме написано, — сказал незнакомец. — Моя фамилия Степанов. Виктор Иванович Степанов. Понятно? А работаю я в Москве, в Народном комиссариате просвещения, уполномоченным комиссии по борьбе с детской беспризорностью. Ясно?
В голосе этого человека была такая властность, а колючие глаза так внимательно прощупывали собеседника, что Острецов только поклонился:
— Слушаю вас.
— Очевидно, мне можно раздеться? — спросил Степанов.
Не дожидаясь ответа, он неторопливо снял бекешу, перекинул ее через спинку деревянной кровати, а шапку положил поверх бекеши. Только теперь, когда Острецов бегло осмотрел защитный френч, английские бриджи и хорошо сшитые хромовые сапоги своего гостя, он вдруг вспомнил, что где-то видел эти узкие плечи, руку с тонкой кистью, бледное лицо с близко посаженными острыми глазами.
— Ну что ж, — сказал Степанов, — вы, сотник, устроились в этой деревне, обзавелись удобной сожительницей и решили, что борьба с большевизмом закончена? Так, что ли?
— Я верен белой идее, — пробормотал Острецов.
Степанов засмеялся, обнажив ровный ряд зубов.
— Белой идее? Эту вашу белую идею надо выбросить на свалку. Я знал всех ваших богов, лично знал Корнилова, Алексеева, Деникина, Колчака, Врангеля. Это обанкротившиеся кретины. Запомните, что Россия не пьяное сборище высокопоставленных дегенератов. Это прежде всего мужики. Кого мужик поддержит, тот и будет у власти. А ваши генералы защищали интересы недострелянных большевиками Романовых. Разве мужики могли их поддержать? Нет, сотник, белое движение умерло, но родилось зеленое движение, зеленое, как весенняя крестьянская нива. Оно уже заявило себя тысячью подвижных, неуловимых отрядов, которые беспощадно карают узурпаторов-большевиков. Эти мелкие, но хорошо вооруженные отряды будут расти не по дням, а по часам. Они подчиняются единому командованию и, придет время, соединятся в непобедимую армию. Это вам не белые хлюпики. Это мужики с ножами и обрезами, люди, которые знают в своей волости каждый кустик и потому могут бить из-за угла без промаха и без жалости…
Впалые щеки Степанова зарумянились, глаза заблестели.
— Вашей задачей будет организация такого отряда и соответствующих действий на территории вашей волости. За количеством гнаться не надо. Десять-пятнадцать человек, не больше. И пока никаких массовых выступлений. Понятно? Единственный метод — хорошо спланированный и организованный террор…