Тая была тонкая, гибкая, как вербовая лозинка, девочка с мягкими каштановыми волосами и темными влажными глазами. Когда-то она упала с лестницы, на переносице у нее остался едва заметный шрам, и это немного портило ее подвижное смуглое лицо. Она побаивалась малознакомого Александра, дичилась, угрюмо встречала его ласки и однажды сказала ему:
— Вы меня не трогайте. Я люблю своего папу, а вас никогда не полюблю, даже если мама…
— Что? — насупясь, спросил Александр.
— Ничего! — отрезала Тая. — Вы сами знаете что…
Как-то вечером Александр осторожно спросил у невестки:
— А что, Максим так ничего и не пишет?
— Нет, — покачала головой Настасья Мартыновна. — Максим как в воду канул. Погиб, конечно. Если бы жив был, давно написал бы. Так и пропал человек.
Глядя на сугробы снега за окном, Александр спросил тихо:
— Что ж Марина думает делать?
— Не знаю, Саша. Кажется, собирается на курсы идти, учительницей хочет стать.
— А как же Тая?
— Тая поживет у нас, а потом она ее заберет…
Александр ничего не сказал. Весь день он ходил, тихонько насвистывая, по комнате, играл с детьми, гулял в парке, а вечером подморгнул Андрею:
— Зажигай фонарь, Андрюха, полезем поймаем твоего голубя.
— Что вы придумали, Саша! — испугалась Марина. — Там ведь очень высоко, а лестницы нет, еще сорветесь.
— Ничего, мы осторожно, — улыбаясь, заверил Александр. — Пойдем, Андрюха.
Они ушли, а через полчаса вернулись мокрые, грязные, в пыли, в темных пасмах паутины, но веселые и возбужденные. Андрей прижимал к груди крупного сизого голубя. Шея голубя мерцала зеленым и малиновым отливом, обращенные к свечке испуганные глаза то и дело прикрывались тоненькой пленкой.
— Вот! — торжественно объявил Андрей. — Под самой крышей поймали, чуть не сорвались оба. Теперь мы почистим голубятню, устроим ему гнездо, пусть сидит. А весной к нему прилетит голубка…
Александр, проводя испачканной пятерней по волосам, улыбался, и Марина ему сказала:
— Умойтесь, Саша. Давайте я вам полью.
За день до отъезда Александр долго лежал на топчане, потом поднялся, постоял у окна, подозвал Ромку и прошептал, теребя его за ухо:
— Ромашка! Пойди к тете Марине — она у себя в комнатке — и скажи ей так: дядя Саша, мол, просит, чтобы вы оделись потеплее и вышли на минутку к воротам…
Выслушав Ромку, Марина покраснела, бросила платьишко Таи, которое чинила, засуетилась, разыскивая чулки и подвязки. «Боже мой, — думала она, — что ж это такое и для чего это все?.. Может, Максим жив… Тайка все понимает… Что я ей скажу?»
Она накинула шубейку, поспешно повязалась платком, сунула ноги в валенки и, ступая на цыпочках, через амбулаторию выскочила во двор.
Вечерело. На высокие сугробы снега легли тени. В парке, умащиваясь на ночь, кричали вороны. Похожие на черные тряпки, они взлетали над березами и с пронзительным карканьем, хлопая крыльями, опускались на темнеющие в вышине гнезда. Через улицу, в соседском дворе, жалобно мычала голодная корова. Увязая в сугробах, прошла старуха с вязанкой хвороста на спине. Мороз немного обмяк, и над снегом тянулся свежий запах влаги.
Марина стояла у ворот, кутаясь в платок, неподвижная, маленькая и жалкая. Александр подошел, осторожно взял ее за руку:
— Пойдемте походим…
Они спустились на дорогу, медленно побрели по улице я вышли на край деревни, к кладбищу.
Стояла нерушимая тишина. На белых холмиках темнели деревянные кресты. На высокой, испещренной пятнами навоза гребле застыли покрытые инеем вербы.
Александр посмотрел на бревенчатый крест на могиле отца, тронул рукой глухо звякнувшее железное кольцо.
— Я мало жил с отцом, — задумчиво сказал Александр. — Он был крутой и тяжелый человек. Митя в него пошел, такой же норовистый.
Он глянул на Марину, ласково коснулся ладонью ее шубейки:
— Вам нелегко будет с ними. Настя — неплохая женщина, по Дмитрий больно горяч, совсем бешеный бывает. Человек он порядочный, честный, до жизни цепкий, семью в обиду не даст, но с ним очень трудно…
Марина теребила конец платка, избегая встретиться взглядом с Александром, и, отворачиваясь, смотрела в сторону.
— Я скоро уеду, Саша, — сказала она, — не могу же я на хлебах сидеть у Дмитрия Даниловича. Надо свою дорогу искать. Пойду на учительские курсы, буду в школе работать, проживу как-нибудь.