— На каникулы приехал? — спросил, ложась на бок, Острецов.
— Ага.
— В каком же ты классе?
— В шестом, через год кончаю.
— Молодец…
Андрей с любопытством присматривался к Острецову. Этот человек нравился ему аккуратностью, умением носить полинялую военную гимнастерку, скупыми жестами, быстрым и пронзительным взглядом. Именно такой облик, в представлении Андрея, должен иметь красный командир-кавалерист.
— А вы какую школу окончили? — спросил Андрей, подвигаясь к Острецову.
Тот улыбнулся краешком губ:
— Я дома учился. Отец мой служил на железной дороге, книги домой приносил, заставлял читать. Потом меня доучила война.
— На войне вы, должно быть, многое повидали, — с уважением сказал Андрей.
— Да уж, довелось горя хлебнуть…
— Расскажите, как вы колотили беляков.
На тронутое загаром лицо Острецова легла неуловимая тень. Он прибил плетью горячий пепел на краю костра, задумался, опустив голову.
— Мы их колотили, и они нас колотили, — проговорил он неохотно. — Всего не расскажешь, да лучше и не вспоминать про это.
— А у белых были боевые генералы? — спросил Андрей.
Острецов подложил под голову полушубок, вытянул ноги, хлопнул плетью по сапогам.
— Был один: Корнилов… Этакий крохотный человечек с лицом пастуха-азиата… Сейчас он лежит на Кубани, между станицами Медведовской и Новотитаровской, и на нем растет пшеница. Впрочем, на нем ничего не растет. Когда Екатеринодар был взят красными… нами… труп Корнилова вырыли, сожгли на городской площади, а пепел развеяли по ветру…
— Кто же это сделал?
— Нашелся один такой, Сорокин. Его потом застрелили в ставропольской тюрьме за бандитизм и измену пролетариату…
Деланно зевнув, Острецов повернулся лицом вниз, и Андрею показалось, что он заснул. Костер почти догорел, над курганом закружилась мошкара; дальние, оставленные кем-то в поле копны стали терять очертания, расплываться в сумерках. Лежа на армяке, Андрей вдумывался в слова Острецова и жалел о том, что был мал в годы войны и не пришлось ему скакать, увитому пулеметными лентами, на бешеном коне, убивать белых генералов, отстреливаться от бандитов. Ему представлялось все это необычайно увлекательным, и он живо вообразил себе полыхание алых знамен, звон тачанок, смертный блеск острых клинков…
— Ты бы насбирал веток и подкинул бы в костер, — сказал Острецов, — а то ветерок к ночи утихнет, и нас загрызут комары.
— Сейчас насбираю, — с готовностью вскочил Андрей.
Он сбежал с кургана, нашел протоптанную скотом тропу, вернулся с кучей завернутых в попону сучьев и разжег костер. Острецов сидел молча, опустив подбородок на колени и обхватив руками худые ноги.
— Ну вот, теперь веселее будет, — сказал Андрей.
Протянув Острецову пачку с папиросами, он спросил:
— А вы ездили в Казенный лес ловить бандитов?
— Каких бандитов? — вскинул голову Острецов.
— На которых мой брат наскочил. Он весь разговор слышал и говорит, что у одного голос очень знакомый. Видно, кто-то из наших огнищан с бандитами водится. Потом Длугач ездил в Казенный лес на облаву. Я думал, что вы тоже ездили.
— Нет, я не ездил, — равнодушно сказал Острецов, — меня в тот день не было дома…
— В лесу, говорят, землянку нашли с дверями и печкой.
— Да, мне рассказывали, — кивнул Острецов.
— А в Пустополье два бандита сами сдались. Пришли к начальнику милиции и говорят: «Получайте наше оружие — гранаты, обрезы, ножи — и не считайте нас врагами Советской власти».
— Сдрейфили, значит?
— Говорят: «Надоело по лесам таскаться, хочется дома пожить».
— Что ж, их отпустили домой? — усмехнулся Острецов.
— Нет, в тюрьму посадили, потому что они пропустили срок амнистии.
— Так им и надо, сволочам!
Резким свистом Острецов подозвал распутанных меринов поближе, подкинул сучьев в костер и сказал Андрею:
— Давай будем спать, а то мне завтра до зари надо начинать работу…
Они накрылись полушубком, армяком и умолкли. Андрей поворочался немного, потом сразу уснул.
Острецов не спал. Уже вторые сутки его не покидало чувство острой тревоги. По всем расчетам, Савинков должен был появиться в Ржанском уезде и назначить встречу с командирами рассыпанных по селам и хуторам зеленоармейских отрядов. Но проходили недели, а Савинкова не было. Вначале Острецов думал, что его задержали за границей какие-нибудь неотложные дела. Но третьего дня в Костин Кут пришел из деревни Волчья Падь молодой парень, лесник Пантелей Смаглюк, один из ближайших помощников Острецова. Смаглюк принес наспех набросанную карандашом записку Погарского, который, очевидно, скрывался у кого-то из объездчиков.