Как бы в землянке, стынут руки.
Затишье. Запросто — с ума
Сойти. Ни шороха. Ни звука.
Одна Египетская Тьма.
И шерстяное одеянье.
И ватник, ношенный отцом.
Чай. Хлеб. Такое замиранье
Бывает только пред Концом.
И прежде чем столбы восстанут,
Огонь раззявит в небе пасть —
Мои уста не перестанут
Молиться, плакать, петь и клясть.
И, комендантский час наруша,
Обочь казарм, обочь тюрьмы
Я выпущу живую душу
Из вырытой могильной тьмы!
По звездам я пойду, босая!
Раздвинет мрак нагая грудь!
… Мороз. И ватник не спасает.
Хоть чайник — под ноги толкнуть.
Согреются ступни и щеки.
Ожжет ключицу кипяток.
Придите, явленные Сроки,
Мессии, судьи и пророки,
В голодный нищий закуток.
И напою грузинским чаем,
И, чтобы не сойти с ума,
Зажгу дешевыми свечами,
Рабочих рук своих лучами
Тебя, Египетская Тьма.
ДАВИД И САУЛ
В метели, за сараями, в ночи,
Где вой собачий Сириусу любый,
Пылали руки — две больших шальных свечи,
Звенела арфа и метались губы.
Сидели на дровах: один — мужик,
Под шубой плечи в бархате пунцовом.
Другой, пацан, щекою к арфе так приник,
Как к телу жаркому скорбящим лбом свинцовым…
На голове у грозного тюрбан
Увенчивался золотой короной.
И, сгорбившись над арфой, опаленной
Огнями пальцев, пел и пел пацан.
Он пел, и реки глаз его текли.
Собаки в подворотне подвывали.
Он пел — ручьи весною вдоль земли
Его мелодиями небо целовали.
Он пел и пел,
в снег его хлестал,
А грозный царь его, насупясь, слушал,
И арфа наподобие креста
Распяла плоть, бичуя счастьем душу.
Он пел о том, что все мы вновь умрем,
О свадебном наряде, что срывает ветер,
О том, как перед звездным алтарем
Стоят, смеясь, замученные дети!
О том, как нежно гладят старики
Сухие корни светлых рук друг другу,
Как любящие — Времени тиски —
Зажмут меж наготы каленой — вьюгу…
Он пел — и больше было не понять,
О чем! Он пел, и арфа содрогалась!
И шли ветра и шли — за ратью рать:
Кадыка нежность, губ отверстых жалость!
А царь, лоб уронив на кулаки,
Сдуваемый метелью с дровяного трона,
Шептал: «Играй, пастух!.. Моей тоски
Никто не понял в полночи бездонной,
Лишь ты на бычьих жилах все царю сыграл,
Все спел — мои посты, и праздники, и войны:
О, ты играл — а я-то — умирал,
А я-то — думал, что умру спокойно!..
Мой мальчик, о, спасибо же тебе,
Утешил мя!.. И многольстивой речи,
И зелья крепкого не надобно в судьбе —
Метались бы над арфой руки-свечи…
Спасибо, сын мой!.. Буду твой отец!..»
Схватил и сжал до боли руку пастушонка,
И наклонился над ладонью, и венец,
Упав с тюрбана, покатился звонко.
И в круговерти вьюги жадно царь приник
К руке ребенка — на одно мгновенье:
Хотел одним глотком все выпить песнопенье,
Хотел найти губами, где родник.
ЦАРИЦА АСТИС ПРОЩАЕТСЯ С ЦАРЕМ АРТАКСЕРКСОМ
..И вырвалась она из рук
Владыки Трех Миров Подлунных.
И свист метелей многострунных,
И поездов, и рельс чугунных
Закрыл огромный сердца стук.
Она стояла на свету.
И факелы в руках охраны —
Немых юнцов и старцев пьяных,
Наемников, чьи кровью раны
Сочились в перевязях рваных,
Ее ласкали красоту.
По коже сполохи ходили.
Гранатов связка меж ключиц
Сидела стайкой зимних птиц…
Браслеты-змеи ей обвили
Запястья. Ясписом горели
У змей глаза!..
В ее ушах,
Близ перламутра нежной шеи,
Пылал огонь Гипербореи —
Топаза льдяная душа.
И кабошоны лазурита
Лежали меж грудей открытых —
Дыханьем поднимала их
Царица! Стыли турмалины
На лбу, а на висках — рубины,
Напоминаньем: эта бровь
Воздымется — прольется кровь!..
Глаза — соленые глубины —
Дыщали морем. Их прибой
Туда, в пучину, за собой
Смывал сердца… Коса сверкала:
В червонном золоте — опалы,
И запах сена от кудрей,
И запах горя все острей…
И близ распахнутых дверей
Она, дрожа сильней зверей,
В уста
царя поцеловала.
Он за руку ее схватил
Смертельной хваткою, питоньей.
— Скажи, тебя я оскорбил?!..
Тебя любил — что было сил,
Сжимал твое лицо в ладонях!..
Тебе — телеги и возы
Каспийских балыков, урюка,
Бериллы, что светлей слезы,
Меха, лошажия подпруга,
Вся в бирюзе!.. Тебе — парча,
С закатом сходная, с восходом,
Кораллы, пахнущие йодом,
И, для осенней непогоды, —
В березовый обхват свеча!..
Тебе принес свои дары,
Слепую страсть, мужское пламя,
И пальцы унизал перстнями,
И обнимал ночами, днями,
Годами напролет, веками…
Зачем, осыпана огнями,
Меня любила — до поры?!
Куда идешь? Там черный ветер
Вмиг путника повалит с ног.
Там зимний небосвод жесток.
Там Альтаир, слепящ и светел,
Струит морозный дикий ток.
Так все погибло. Избы стынут.
Покрылись сажей города.
Хрустит оконная слюда.
Там Огнецвет из сердца вынут.
Там — ничего. Там — никогда.
Огонь и Ветер. Звезда. Вьюга.
Я понял… Звездам ты сродни…
Зачем узнали мы друг друга?!..
Остановись! Повремени!..
И так Царица отвечала,
И на груди блестел гранат
Кровавой вязью:
— Я познала,
Что в мире нет пути назад.
Тебя любила и ласкала —
Как две зверюшки, бились мы
До слез, до смеха, до оскала —
Так страсть кинжальная сверкала
На голубых шелках зимы!
Ты, царь… мне был всего дороже.
Мой Бог. Мой Муж. МойЧеловек.
Твоей любимой смуглой кожи
Жар — на моих губах… навек…
С тобой мы жили не тужили!
Но с Севера летят ветра.
Печать на сердце положили.
И я почуяла: пора.
Царь! Я другого полюбила.
Но, сожигая все мосты,
Зрю: далеко еще могила,
Полна звериной дикой силы,
В победном блеске красоты,
Я говорю: утешься, милый,
Не плачь! Он — это снова ты!