– Внимание! К нам приехал стоматолог. Вы взрослые, никто не боится. Кто кому уступает? Мальчики или девочки?
Таким образом, она заставила мальчишек пойти первыми. Почти у всего класса зубы были крепкие. За исключением Алевтины: ей пришлось поставить тринадцать пломб.
Следующей вызвали меня. Но со мной зубной врач что-то не спешила. Она долго бренчала инструментами, грела их, кипятила, а потом ласково промурлыкала:
– Теперь отдохни, солнышко! Потом продолжим.
В душу мою закралось подозрение. Тем более девчонки косились и перешептывались. Было видно, что они меня жалеют. С ужасным предчувствием я села в кресло и вдруг услышала за дверью:
– Ты чего, Слон, приперся? Тебе же сказали: не надо зубы лечить!
Выходит, Слонов за меня волнуется! Как это приятно, когда переживаешь трудности не одна! Меня охватил восторг, как ранней весной, когда начинают таять льдины. Показалось даже, что зуб мне вырвали под общим наркозом.
4 октября
Сегодня был убийственный разговор с девицами. После уроков мы не пошли домой, а закрылись в классе на швабру.
Я не могла не остаться, потому что получила официальное приглашение. На нем было нарисовано сердце, пронзенное стрелой, а под стрелой: «Совершенно лично. Тетатет». Тоже мне, француженки-грамотейки! Дичь какая-то! Придумала всё это наверняка Инка Пескарик. Во всяком случае, корчила из себя хозяйку салона.
Собрались они якобы для того, чтобы составить психологический тест. На самом деле весь разговор свелся к выбалтыванию тайн и к рождению сплетен. Вопросы для теста предлагали самые примитивные. Почти все на тему: кто тебе нравится, а кто не нравится и почему.
Сначала я думала, меня позвали для того, чтобы что-то из меня вытянуть. А потом поняла, что план был позаковыристее. Гущенко, как бы между прочим, бросила кость:
– А у Наконечника сотрясение мозга. Семафорова сказала. Я вчера ее в бане видела.
И впилась в меня взглядом, как вампир. Надеялась увидеть мою реакцию. Но меня на эту удочку не поймать. Я сидела с невозмутимым видом.
Гущенко как-то давно, еще когда мы дружили, заметила, что во мне явный избыток железа. Может, и правда. Я ведь внешне очень сдержанная. Наверное, это от антоновки. С младенчества жую. Говорят, ее и Пушкин любил. Он, конечно, сдержанностью не отличался, но характер-то имел железный!
Словом, я изображала из себя кариатиду. Инка переглянулась с Гущенко и спросила, лицемерно прищуривая глазки, светским тоном (ни дать ни взять мадам Шерер из «Войны и мира»):
– Неужели, Саша, тебе безразлична судьба твоего товарища? Вы же когда-то учились в одном классе…
Тогда я выдала:
– А при чем здесь Накончин? Как связаны он и тест? А для теста я предлагаю такие вопросы: «Чем вы занимаетесь в свободное время?» А еще лучше: «Каков уровень вашего „ай кью"?» Впрочем, извините, тороплюсь: меня ждут в кафе.
Кафе, конечно, блеф. Так, для сохранения достоинства. Надо же было делать ход конем!
Следом за мной увязалась Ганна. Вошли в раздевалку, и вдруг я вспомнила, что забыла на парте зонтик. Когда возвращалась, услышала, как Гущенко ляпнула:
– Умница нашла себе новую отраду.
Вот злыдня! Интересно какую? Они начали хихикать.
Я плюнула на зонтик и вернулась в раздевалку. Настроение совсем помрачнело. И тут еще эта Ганна стала канючить, чтоб я ей помогла по математике! А то, мол, жизнь ее висит на волоске. Я опешила. Ан, оказывается, вот что.
– Если я схвачу тройку по математике, – объяснила эта дурища, – папа откажет мне в прикиде. И я останусь без новых «шуз». А через два месяца Новый год. В школе будет «па-а-ати».
Вот вам, бабушка, и Юрьев день! Ну положим, Новый год не через два месяца, а через три, но ведь Ганна плохо считает.
В душе у меня родилась снисходительность к Воловой, как к ребенку. Я почувствовала себя умудренной женщиной, от которой зависит чужая судьба.
Конечно, я согласилась. Надо же быть великодушной.
Тот же день, вечер, продолжаю запись
Бедный Димка! Откуда он, интересно, свалился? Душа моя рвется на части. Мне и жалко его, и в то же время приятно. У меня ведь тоже было сотрясение мозга: на меня грохнула крышка погреба. Наши судьбы так похожи!
10 октября, утром, еще до школы