— Скотина! Что ты делаешь? Скотина! Что ты делаешь?
«Смотрите-ка, — подумал Бессерглик, — она не понимает, что я делаю! Она, видите ли, уже не такая умная, как раньше. Вся ее Вселенная зашаталась. Включая концепцию и волосатую бородавку под подбородком. Предложи я ей, скажем, пообедать в китайском ресторане в Йом Кипур, это она бы сразу поняла, даже пришла бы от этого в восторг. Подумала бы, что он человек интересный и даже оригинальный. Как можно есть змеиное мясо в Йом Кипур[1] — это она понимает. А вот как можно вечером обычного буднего дня получить пинок в свой большой жирный зад, этого она не понимает. Для нее это, видите ли, непостижимо».
Получившая пинок девушка, которой так и не удалось ударить Бессерглика и чьи претензии к нему, в сущности, исчерпались после того, как она несколько раз крикнула: «Скотина! Что ты делаешь?» — постояла так какое-то время, с усилием приподняла брови, чтобы придать своему лицу выражение высокомерного превосходства и удивления, развернулась на каблуках и, не сказав ни слова, пошла прочь. По сути, другого выхода у нее попросту не было. Не могла же она стоять в парке всю ночь. Она ведь не дерево и не урна для мусора. С другой стороны, не могла она до бесконечности и пятиться задом, продолжая смотреть на Бессерглика. Тем самым она только подтвердила бы, что поступок этого придурка имеет для нее какое-то значение. Нет, она должна вести себя естественно. Иными словами, идти. Именно так она и поступила. Но Бессерглик вдруг ужасно разозлился на это чудовище, у которого в голове — концепция, а внизу — задница и которое к тому же еще и жрет змей в день священного поста. Когда девушка повернулась к нему спиной, он подскочил к ней и в третий раз с религиозным остервенением заехал ногой в ее большой и жирный зад. И снова ее телеса заколыхались. Она остановилась, обернулась и посмотрела на Бессерглика. Однако на этот раз уже молча. Выражение ее лица теперь было мягче, брови уже не были вздернуты, как раньше, покровительственно-презрительный взгляд исчез, и даже мерзкая бородавка под подбородком стала казаться симпатичной и трогательной. Перед ним стояла обычная девушка (в сущности, совсем девочка), которая только что получила пинок под зад. Эта девушка смотрела на него так, словно это не он, а сама Судьба дала ей пинка. И вот она смотрит на пнувшую ее в зад Судьбу, и в глазах у нее вечный вопрос — «За что?». Еще мгновение — и она горько заплачет.
Глядя в искаженное лицо девушки, готовой вот-вот зарыдать, Бессерглик осознал вдруг весь стыд и позор своего поступка, похолодел и покрылся мурашками. Он и сам уже готов был сейчас заплакать. «Сволочь ты мерзкая, — подумал он о себе с презрением, страдая от ужасных мук совести, — лучше бы ты совсем на свет не родился!» Однако терзал его не только стыд. Еще больше мучило его сознание того, что обратного пути уже нет и его поступок ничем не искупить.
Как известно, факты — вещь простая, но упрямая. Что сделано — то сделано, что сказано — то сказано. Если был пинок, значит, был пинок. Событие, ставшее фактом, изменить уже невозможно. На первый взгляд может показаться, что несерьезный, почти идиотский факт не имеет такой силы, как факт серьезный. Но это далеко не так. Законы реальности наотмашь хлещут тебя по лицу. Написал ты, к примеру, книгу по философии — это факт. Ночью громко захрапел — тоже факт. Оба эти факта существуют. Оба они в равной степени неопровержимы. Оба абсолютно необратимы и представляют собой два величественных фактических монумента в пантеоне действительности. О, насмешливая и жестокая реальность! Как больно, как ужасно столкнуться с трагическими фактами жизни. Но насколько больнее и ужаснее факты маленькие, гнусные, позорные, малозначительные, мимолетные, возникшие по глупости, почти по ошибке. Нам кажется, что их могло бы и не быть, что мы могли бы их избежать, а если и не избежать, то, по крайней мере, аннулировать. Но нет. Они существуют. Они реальны. Они как жирные пятна, которых уже ничем не вывести. Это напоминает ситуацию с человеком, который во время трапезы замечает, что к тыльной стороне его ладони прилипла крошка. Он начинает трясти рукой, но крошка не стряхивается. Незаметным движением, как бы невзначай, он пытается смахнуть крошку с руки, но крошка не смахивается. Он делает все новые и новые попытки, но крошка никак не отлипает, словно приросла к руке. Тогда он пытается сковырнуть крошку ногтем, но та ни с места. Он снова и снова ковыряет ее ногтем, затем слюнявит палец и начинает энергично ее тереть. Он трет ее так несколько минут, трет и трет, но даже после того, как кожа на руке краснеет, крошка все равно не отваливается. Он подносит руку к глазам, внимательно смотрит на крошку, и тут оказывается, что никакая это вовсе не крошка, а маленькая, почти незаметная родинка. Нечто крохотное, идиотское, но вечное. Таков, господа, и факт. Вот, например, сущая глупость: пинок под зад. Факт с виду совершенно ничтожный и даже презренный. Однако он не только остался в истории навсегда, но еще и удвоился, а потом и утроился, превратившись за короткое время в три пинка. И вот теперь эти пинки, как три горбатых ведьмы, будут преследовать Бессерглика до самого последнего вздоха.
1
Есть змеиное мясо в Йом Кипур — это двойное нарушение еврейских религиозных законов: во-первых, в этот день соблюдается строгий пост, во-вторых, змеиное мясо — некошерное, и еврею нельзя употреблять его в пищу.