ХЕФЕЦ. Вам что, все равно?
ТЭГАЛАХ (его рука продолжает спускаться). Как я, люблю эту ночную тишину. Ни звука. Ни шороха. Только мы с тобой. Одни.
ХЕФЕЦ. Но ведь здесь нахожусь я!
ТЭГАЛАХ. Только ты и я, одни… А жалкий Хефец лежит там, у себя в комнате, с открытыми глазами и страшно мне завидует.
ХЕФЕЦ. Я понял, чего вы добиваетесь. Но сейчас я устал. Приходите утром.
ТЭГАЛАХ (быстро, Хефецу). Мы сами выбираем время и место. (Продолжает вытирать грудь Кламансэа.)
КЛАМАНСЭА. Что это было?
ТЭГАЛАХ. Не знаю. Может быть, кошка, а может быть, ставня стукнула.
КЛАМАНСЭА. Давай лучше пойдем к себе.
ТЭГАЛАХ. Тебе что, здесь плохо? Ты стесняешься?
КЛАМАНСЭА. Немножко.
ТЭГАЛАХ. Но мы же здесь одни, кого тебе стыдиться?
ХЕФЕЦ. Меня.
ТЭГАЛАХ. Кого? Стола, стула?
ХЕФЕЦ. Меня!
ТЭГАЛАХ. Шкафа, кровати?
КЛАМАНСЭА. Да нет, просто…
ХЕФЕЦ. Слава Богу, что хоть она еще стыда не потеряла. Кламансэа, продолжай стесняться!
ТЭГАЛАХ. Ты видишь, до чего дошло? Он думает, что ты на его стороне.
ХЕФЕЦ. Потому что я еще не утратил чувства собственного достоинства!
ТЭГАЛАХ. Кламансэа, докажи ему, что он ошибается.
ХЕФЕЦ. Я не ошибаюсь. Продолжай меня стесняться, Кламансэа.
КЛАМАНСЭА (внезапно встает, быстро поворачивается спиной к Хефецу, задирает рубашку и обнажает зад перед самым его носом). Вот, вот как я тебя стесняюсь!
ХЕФЕЦ (вскакивая с кровати). А-а-а-а?!
КЛАМАНСЭА (снова поворачиваясь к нему лицом). Потому что, если уж на то пошло, Тэгалах, в сравнении со мной, просто Божий одуванчик.
ХЕФЕЦ. Что вы о себе возомнили? Вы, оба? Посмотрите на себя, на кого вы похожи! Этот венок… Да над вами можно два года смеяться без перерыва.
ТЭГАЛАХ. Попробуй. (Встает и берет Кламансэа под руку.) Давай же, начинай смеяться.
ХЕФЕЦ (немного отойдя назад, показывает на них пальцем и пытается засмеяться громким презрительным смехом). А-ха-ха-ха-ха… Ночная рубашка и пижама! А-ха-ха-ха-ха… (Тэгалах и Кламансэа смотрят друг на друга и улыбаются.) А-ха-ха-ха-ха… Венок на голове! День рожденья! День рожденья… Венок… А-ха-ха-ха-ха. (Пытается продолжать, но безуспешно.) Ха-ха-ха… (Смущенно замолкает.)
ТЭГАЛАХ. Ну-ну. (Пауза.) Может быть, Адаша Бардаша на помощь позвать? (Пауза.)
ХЕФЕЦ. Ты можешь сделать перерыв? Я хочу с тобой поговорить.
ТЭГАЛАХ (жене). Гм… «Два года смеяться без перерыва…» (Хефецу.) Ну, чего тебе?
ХЕФЕЦ. Вы правда решили мне жизнь испортить?
ТЭГАЛАХ. Разумеется.
ХЕФЕЦ. Можно узнать почему?
ТЭГАЛАХ. Нечего тут знать. Хотим и все.
ХЕФЕЦ. Тогда к чему все эти игры? Сказали бы прямо, что вы все эти годы только и ждете удобного случая…
ТЭГАЛАХ. Конечно, ждем. Я говорю об этом без тени стыда. При виде тебя у меня просто кровь в жилах закипает. С того самого дня, как ты у нас поселился, я испытываю острое желание тебя уничтожить.
ХЕФЕЦ. Почему?
ТЭГАЛАХ. А черт его знает почему. Семнадцать лет я смотрю, как ты ешь, пьешь, спишь и вообще претендуешь на то, чтобы быть живым, и все во мне буквально восстает, потому что ты ничего этого не заслужил. Ничего. Каждый кусок хлеба, который ты кладешь себе в рот, каждая чашка чая, которую ты выпиваешь, — это нахальство. Каждый твой вздох — это воровство, а твои зрение и слух — это грабеж. Да кто ты такой, чтобы себе это позволять?!
КЛАМАНСЭА. Тэгалах, потише. Соседи услышат.
ТЭГАЛАХ. Кто ты такой, чтобы сметь надеяться на что-то, стремиться к любви, к успеху, к счастью, чтобы хотеть быть, как все? Да тебе семь раз на дню надо прощения просить за то, что ты еще жив.
ХЕФЕЦ. Просить прощения? У кого?
ТЭГАЛАХ. У кого, негодяй? У кого, убийца?!
КЛАМАНСЭА. Тэгалах!
ТЭГАЛАХ. У меня, у моей жены, у моей дочери, у каждого человека, проходящего мимо тебя по улице. Ты должен ходить с опущенной головой и с глазами виноватой собаки. Проси прощения за то, что ты жив!
ХЕФЕЦ. Послушайте, зачем вы все время меня терзаете?