ХАНА. Год, два…
АДАШ. Вечно мне предлагают ждать несколько лет. Мое сердце этого не выдержит. А что, если я приду к тебе через два года, а ты скажешь — еще два?
ХАНА. Это невозможно. Я старею.
АДАШ. Два года — это немало. (Делает шаг по направлению к Хане.) Это даже слишком много. (Вдруг падает.) Бух. (Хана наклоняется, чтобы помочь. Адаш хихикает.) Вот и ноги тоже не хотят со мной жить. (Хане.) Ничего, я сам.
ХАНА. А ты сможешь?
АДАШ. Смогу. Смогу. (Хана выпрямляется. Пауза. Устало.) Вставай, Адаш. Ты должен поднять это тело. Поставить его вертикально. Чтобы живот был выше, чем ноги, а голова выше живота. Ты должен привести себя в порядок, начать все сначала.
ХАНА. Почему ты не встаешь?
АДАШ. Пусть все останется так.
ХАНА. Как это «так»?
АДАШ. Ну так, как сейчас. Мне так удобно.
ХАНА. Что ты такое говоришь? Вставай немедленно!
АДАШ. Оставь меня.
ХАНА. Вставай!
АДАШ. И не подумаю. Зачем? Если я встану, разве что-нибудь изменится? Нет, мне и так хорошо. (Пауза.)
ХАНА. Ты что, меня шантажируешь?
АДАШ. Отнюдь. Увидимся через год-другой.
ХАНА. Никто никогда в жизни не относился ко мне по-человечески. (Направляется к выходу.)
АДАШ (ласково). Хана Чарлич, Хана… (Она останавливается.) Не могла бы ты немножко поплакать со мной?
ХАНА (поворачивается). Почему бы и нет? (Подходит к Адашу, склоняется над ним, он прислоняется лбом к ее ноге. Оба плачут.)
В тот же день, под вечер. Комната Хефеца. ХЕФЕЦ молча сидит на стуле в халате парикмахера. Входит ХАНА ЧАРЛИЧ.
ХАНА. Я вернулась. Моя свадьба отменяется… Ничего, скоро тебе будет хуже, чем мне. (Уходит. Пауза. Возвращается в поварском колпаке на голове и с подносом в руках.) Гляжу я на тебя, Хефец, и думаю, что моя судьба, в сравнении с твоей, не так уж и ужасна.
Уходит. Пауза. На грузовой металлической тележке, отталкиваясь ногами, задом наперед выкатывается АДАШ БАРДАШ, подъезжает к Хефецу.
АДАШ. Ничего не будет. Ни свадьбы. Ни семьи. Ничего. По правде говоря, эта официантка мне совсем не нравится. Кроме того, я уже не уверен, что действительно родился для радости. Но в любом случае тебе скоро будет еще хуже, чем мне. (Входит Хана Чарлич.) О, официантка уже вернулась.
ХАНА. Да. Я вернулась. Скоро здесь произойдет нечто такое, после чего наши несчастья покажутся нам просто смешными.
АДАШ. Да, ему будет худо. Ему будет очень худо. Очень-преочень худо будет ему. Наконец-то он станет несчастливее меня! Намного несчастливее!
ХАНА. Скорей бы уже этот бедняга отмучился. Тогда бы мы смогли его пожалеть. Мне прямо не терпится…
АДАШ. Каким несчастным скоро будет мой друг. Жаль, что он не сможет потом поплакать у меня на плече.
Входят ТЭГАЛАХ и КЛАМАНСЭА в тех же одеждах.
КЛАМАНСЭА. Поздравляю вас. Фогра вышла замуж. Скоро она будет здесь.
ТЭГАЛАХ (Хефецу). Ну? Как поживает человек, которому хуже, чем нам?
КЛАМАНСЭА. Как поживает твоя горечь? Как чувствует себя твое отчаяние?
АДАШ. О, как он скоро будет страдать, умереть можно! Даже мои мучения, в сравнении с теми, что предстоят ему, — ничто.
ХАНА. Я — официантка. Официанты подают и улыбаются. Улыбаются и подают.
АДАШ. Я уйду отсюда совершенно счастливым. Я буду благодарить Бога за то, что я — это я, а не Хефец.
ТЭГАЛАХ. Сегодня вечером все будут благодарны судьбе. Все. Кроме одного. Того, кто скоро будет валяться во дворе…
АДАШ. Какое счастье, что это буду не я. Благодарю тебя, Господи, что не я буду лежать там, во дворе.
Входит ШУКРА. На нем специальный пояс, в который вставлена метла со свадебным платьем Фогры.
ШУКРА. Я уже полчаса стою во дворе, а человек, в сравнении с которым я являюсь олицетворением счастья, почему-то все не падает. Мы не опоздали?
Входит ФОГРА в трусиках, лифчике и летном шлеме; за ней — ВАРШВИАК в вечернем костюме и фуражке летчика. В руке у Варшвиака шест, на конце которого — белая фата.