АЙЗЕК. Нет, я сам сосчитал. Причем не один раз.
ВАФЛЯ. А ты иногда о них думаешь?
АЙЗЕК. Все время думаю. Они у меня из головы не выходят. А также твоя попа и мой автомобиль. Уж такой я человек.
ВАФЛЯ. А ты их любишь?
АЙЗЕК. Грудки твои? Да я их люблю сильней, чем свою мать. Если бы мне предложили выбирать: отрезать тебе грудь или зарезать мать, я бы предпочел зарезать мать, отца и трех своих сестер в придачу.
ВАФЛЯ. Я горжусь тобой.
АЙЗЕК. И дядю моего Эльханана.
ВАФЛЯ. Спасибо, Айзек. Моим грудкам очень приятно это слышать. Вечером я отведу их в ванную. Тебе, наверное, странно, почему это я вдруг с тобой об этом говорю?
АЙЗЕК. Да нет, что тут странного? Женщине захотелось поговорить про свои груди. Ничего странного.
ВАФЛЯ. И все-таки кое-чего о моих грудях ты еще не знаешь. Я тебе до сих пор про это не рассказывала. А сейчас вот хочу рассказать. (Пауза.) Дело в том, что у них есть имена. Одну зовут Исайя, а вторую — Иеремия.
АЙЗЕК. А какая из них Исайя и какая — Иеремия?
ВАФЛЯ (показывая на правую грудь). Это Исайя. (Показывая на левую.) А это — Иеремия. Ты не хочешь спросить, почему я тебе до сих пор об этом не рассказывала?
АЙЗЕК. А что тут спрашивать? Жена и автомобиль — две самые загадочные в мире вещи. Что тут непонятного?
ВАФЛЯ. Но ты на меня за это не сердишься?
АЙЗЕК. С чего это мне сердиться? Что, я обед пропустил? Или мне дверцу машины поцарапали? С чего мне сердиться?
ВАФЛЯ. Как ты прав, Айзек, когда говоришь, что женщины — существа таинственные.
АЙЗЕК. И мою двоюродную сестру Ривку тоже.
ВАФЛЯ. Что ты сказал?
АЙЗЕК. И ее бы тоже зарезал.
ВАФЛЯ. Я горжусь тобой. Ну вот. Поскольку ты теперь знаешь мою тайну, можешь с ними познакомиться.
АЙЗЕК (протягивает руку к правой груди). Очень приятно. Я — Айзек.
ВАФЛЯ. У грудей нет рук. Ты ее просто сожми. Она поймет.
АЙЗЕК (сжимает правую грудь жены). Привет, Иеремия.
ВАФЛЯ (поправляя его). Исайя.
АЙЗЕК. Привет, Исайя. (Сжимает левую грудь.) Привет, Иезекииль.
ВАФЛЯ (поправляя его). Иеремия.
АЙЗЕК. Иеремия. А можно я буду называть их Исайка и Ерема?
ВАФЛЯ. Боюсь, они с этим не согласятся. Скоро ты сам поймешь почему. Как бы там ни было, теперь ты знаешь, что в течение последних пятнадцати лет ты каждую ночь трудился над Исайей и Иеремией.
АЙЗЕК. А мне это ничуть не мешает. И я ужасно рад, что два года назад нам удалось купить автомобиль.
ВАФЛЯ. Исайя и Иеремия — это две замечательные книги, отличающиеся великолепием стиля и гуманизмом.
АЙЗЕК. Да?
ВАФЛЯ. Я тебе все это рассказываю, чтобы ты понял, почему Шведская академия наук решила удостоить тебя Нобелевской премии по литературе за этот год. (Пауза.)
АЙЗЕК (не выказывая удивления). И сколько это будет?
ВАФЛЯ. Не знаю. Но, Айзек, дорогой! Ты только подумай! Ведь это же Нобелевская премия. Тебя это не удивляет?
АЙЗЕК. А чему тут удивляться? Пятнадцать лет почти каждую ночь я занимался Исайей и Иеремией. Верно? Исайя и Иеремия — это две замечательные книги, отличающиеся великолепием стиля и гуманизмом. Верно? Сочини две таких книги — вот тебе и Нобелевская. Меня лично это абсолютно не удивляет.
ВАФЛЯ. Я горжусь тобой. Ты знаешь, что ты ученый и гуманист?
АЙЗЕК. Ну ты даешь! Конечно же я знаю, что я ученый и гуманист. Иначе за что бы мне дали Нобелевскую премию? А когда можно получить чек?
ВАФЛЯ. Прямо сейчас. Король Швеции ожидает тебя на кухне. Я тебя просто хотела к этому приготовить.
АЙЗЕК. А чего тут готовить? Заслужил Нобелевскую премию — получи Нобелевскую премию. Чего тут мудрить? Как его зовут?
ВАФЛЯ. Густав-Адольф.
АЙЗЕК (кричит). Густав!
ГУСТАВ (из-за кулис). Я здесь!
АЙЗЕК (кричит). Можешь войти! И Нобелевскую не забудь.
Входит ГУСТАВ-АДОЛЬФ с подносом, на котором лежит бархатная подушечка. На ней — пергаментный свиток. Густав протягивает Айзеку руку.
ГУСТАВ. Густав-Адольф. Король Швеции.
АЙЗЕК (пожимая ему руку). Айзек Фукс. Лауреат Нобелевской премии этого года за гуманизм в литературе.