Он сделал два мягких шажка вдоль прилавка навстречу девушке и увидел - в и д е л он всегда в этом поле с сомнамбулами, вот так! - что полупрозрачный флер, копия фигуры, плавно отделился от ее тела и подался навстречу Вадику. Он смотрел на такое не часто, и ему, как всегда, стало не по себе. Ничего он не знал о таких вещах, да и знать не хотел, не до этого. Общий это феномен с сомнамбулами или только с Вадиком они вытворяют такое - никогда не интересовался. Потому что всякий раз становилось ему просто жутко. И не столько призрак его пугал, сколько пустое тело - как брошенный дом ожидающее в стороне своего хозяина. А если хозяин, не дай бог, не сможет вернуться? Или, пока его нет, войдет кто-то другой?.. Бр-р! Вадик шарахался от сомнамбул, как от огня и всякий раз думал, что не столкнется с ними уже никогда.
Во всяком случае, опыт у него был, и сейчас он все наладит, лишь бы никто не вмешался.
Вадик наклеил на лицо улыбочку ловеласа и, отклячив задницу, томно перегнулся через прилавок. Просто флирт, обыкновенное запудривание мозгов производит он симпатичной девчушке. И, наверное, нравится он ей, не иначе. Потому что пялится она на Вадика во все свои красивые глаза и не уходит...
Вадик зафиксировал взгляд на девчушкиной переносице и тихо, отчетливо, властно, приятным баритоном произнес:
- Все хорошо. Ты слушаешь только меня, и очень внимательно. Я сейчас начну считать - с пяти до единицы. На счете "один" ты выйдешь из транса. И забудешь об этом нашем с тобой разговоре.
Он начал считать. При слове "один" полупрозрачная тень благополучно слилась с телом сомнамбулы. Девчушка приобрела осмысленное выражение лица и с совершенно естественным интересом стала рассматривать флакончики в руках. Жизнь потекла по обычному руслу, никто ничего не заметил.
Вадик облегченно вздохнул и, не рискуя больше смотреть за прилавок, тихо испарился.
Это неспроста, подумал он, садясь в машину, это знак. И хотя не любитель он этих феноменов и знаков, сегодня он обязательно сделает, что задумал.
Вадик вырулил на Волоколамское шоссе и, пристроившись с краю в потоке машин, прикинул план на оставшийся до вечера день. Дело в том, что вечер у него был уже занят. Сегодня он поедет на Чертановскую улицу, навестит свою больную старую тетю. Свою больную старую тетю, за которой любимый племянник нежно ухаживал уже два года.
Вадик потемнел лицом и сосредоточенно уставился на дорогу.
Его тетка тоже была сомнамбулой.
Тихий вечер опускался на город. За окном потихоньку темнело, тетушка зажгла абажур, и в комнате стало совсем уютно.
Вадик еще отхлебнул кофе и, закинув ногу на ногу, задумчиво покачал носком своего модного ботинка. В общем-то, все ясно. Она ему все сказала окончательно, эта старая ведьма. Еще сегодня утром он на что-то надеялся: вдруг она изменит решение, придумает что-нибудь - напрасно. Теперь сомнений нет - коттеджа ему не видать... Значит, надо делать так, как он задумал.
Он мотивированно огляделся и нашел взглядом старый метроном, на нижней полке над пианино. Не обязательно, но для верности воздействия штука не лишняя.
Тетушка посмотрела на него виноватым взглядом.
- Вадик, ты обиделся на меня?
Вадик в ответ тяжело вздохнул, потом печально улыбнулся и взял в свои руки ее теплую морщинистую ладонь.
- Да ну что вы, теть! Все правильно вы решили. Конечно, коттедж нужно отписать Кате. Это обеспечит ее на много лет. Шутка ли - всю жизнь в больнице... - Он встал и двинулся к пианино. - А я... Вы же видите - со мной все в порядке. Все есть. Зарабатываю. И вам, и Кате еще помогу. Вы только лечитесь давайте, до третьего инфаркта не доводите.
Тетка тихо заплакала, уткнув лицо в концы теплой шали на старческих слабых плечах.
- Ох, Вадик, какой же ты умница, добрый... Была бы жива сестрица моя дорогая - не нарадовалась бы!.. Как все получилось у нас, в жизни-то - одни слезы!..
Вадик молча и зло смотрел на нее из затененного угла комнаты. Он содержал их - тетку и придурочную от рождения дочку ее Катьку, навеки вечные помещенную в психушку. По-существу, содержал - ведь не учитывать же их грошовые пенсии. Передачи в больницу - еженедельно, тетке на лекарство - через день, потом и она слегла в Боткинскую со вторым инфарктом. Он ездил, ухаживал, нанимал частного кардиолога. Он-то и сказал Вадику, что тетка долго не продержится, пора, мол, и о наследстве подумать. Если оно есть.
Наследство было, и немалое. И Вадик знал о нем всегда.
Огромный дом старого писателя Переверзина, довольно известного в Москве, стоял на холме в березовой роще над Истрой в поселке Красновидово, и был приватизирован им вместе с двадцатью сотками этой самой рощи, и реконструирован под коттедж в последние годы жизни хозяина, и оснащен всеми импортными удобствами - не жалел денег старик! - и в конце концов переоформлен после его смерти в собственность первой, единственной и несостоявшейся любви буйного, видимо, по жизни старца - Вадикиной тетке.
Вадик балдел ото всего этого. И от масштаба старца, и от лиричной тайны молодости согбенной нынче и ничем не примечательной тетушки, а главное - от стоимости коттеджа. Балдел, но и головы не терял, потому что уже давно все решил для себя и действовал по намеченной схеме.
После Вадикиного двухгодичного стоицизма и теткиной болезни, здорово сократившей отпущенные ей денечки и поставившей вопрос о наследстве ребром, коттедж должен был достаться только ему. Работа была сделана, после больницы дело шло к завершению. Осталось поставить последнюю точку - принять из благодарных теткиных рук завещание.
Он завел об этом разговор, когда привез ее из больницы. Второй инфаркт, тетушка, штука серьезная, надо бы завещание написать. Уж кому - Кате или мне вам решать, только Катя недееспособна, а я мог бы стать ее опекуном, единственный же родной человек.
Вадик шел к этому разговору два года, методично и аккуратно, как все, что он делал. И в результате он не сомневался.
Но тетка решила иначе. Оказывается, есть в бухгалтерии таких больниц особые, частные счета пожизненных больных, на которые родственники вносят деньги, а уж администрация распоряжается ими в роли опекуна. Коттедж при жизни тетки должен быть продан, и вся сумма денег от продажи переведена на такой, Катькин, счет. Так решила тетка. Приговор оглашен и обжалованию не подлежит.
Тем хуже для приговора, подумал Вадик и подошел к пианино. Тетка была сомнамбулой. Вадик, как во всех подобных случаях в своей жизни, поймал ее на этом случайно, с трудом тогда вывел из транса и приказал все начисто забыть. А сам запомнил, накрепко. И теперь собирался использовать - и это знание, и тайное свое умение добиваться желаемого вопреки чужой воле.