— Да, скажите мне! — Она чуть сжала мою руку.
— Я подумал, что с таким количеством воздыхателей вы сможете обойтись и без меня.
— Но вы же видите, — она обаятельно улыбнулась, — что не могу!
— И потом, я не люблю теряться в толпе. Не хочу делить ваши улыбки еще с двадцатью мужчинами.
— И ради этого готовы полностью отказаться от них?
— Я всегда стараюсь избегать женщин, которые становятся объектом всеобщего восхищения. Думаю, я слишком горд, чтобы бороться за благосклонность.
— Но, предположим, дама хочет отметить вас особо, а вы не предоставляете ей такой возможности.
— Это настолько редкий случай, что ради него не стоит поступаться принципом, — ответил я.
— Но такое может случиться. — Я пожал плечами, и после короткой паузы она продолжила: — Так я вам все-таки нравлюсь?
Я заметил легкую дрожь губ, чуть увлажнившиеся глаза и отругал себя за содеянное.
— Боюсь, я причинил вам боль.
— Да, это так.
— Извините. Я думал, вам все равно.
— Мне нравятся, когда люди любят меня и милы со мной.
— Я один из этих людей!
— Тогда вы должны это доказать. — И улыбка проглянула сквозь едва не пролившиеся слезы.
Я действительно вел себя крайне грубо и теперь искренне сожалел о том, что моими стараниями на ее сияющем личике появилось облачко. Теперь я видел, как она мила и обаятельна.
— Так теперь мы добрые друзья, так? — спросила она.
— Безусловно.
— Вы сможете почаще приходить ко мне?
— Буду приходить так часто, насколько вы мне позволите, — ответил я.
Она протянула мне руку для поцелуя, и ослепительная, счастливая улыбка озарила ее лицо.
— A rivederci! — попрощалась она.
Мы пошли домой, и хозяин протянул Маттео записку от Кеччо с просьбой покинуть гостиницу и вместе со мной переселиться во дворец д’Орси. По прибытии туда мы нашли Кеччо, который нервно прохаживался по длинному коридору, украшенному картинами и статуями.
— Я рад, что ты пришел. — Он пожал руку Маттео и кивнул. — Ты должен остаться здесь. Теперь нам лучше держаться вместе. Может случиться что угодно.
— Как тебя понимать? — спросил Маттео.
— Сегодня чуть не произошла катастрофа. — Мы изумленно переглянулись, все еще не предполагая ничего дурного. Кеччо продолжил: — Он попытался арестовать меня… Джироламо! — И затараторил, невероятно возбужденный: — Мне пришлось прийти во дворец по делам. Я нашел его в зале для аудиенций, мы начали обсуждать наши дела, и внезапно меня бросило в жар: я заметил, что в зале, кроме нас двоих, никого не осталось, замолчал на полуслове, посмотрел на Джироламо и понял, что ему не до меня: его глаза не отрывались от двери.
Кеччо замолчал. На лбу блестели капельки пота.
— И что? — в унисон спросили мы.
— Дверь открылась, и вошел командир дворцовой стражи. «Господи, — подумал я. — Я в ловушке!» «Я ждал тебя, Андреа, — сказал Джироламо. Потом повернулся ко мне и добавил: — Пойдем в кабинет нимф, Кеччо. Там лежат документы, которые я хочу тебе показать». И взял меня за руку. Я высвободился. «Прошу меня извинить, мессир. У меня очень важное и неотложное дело». Я направился к двери. Андреа смотрел на своего хозяина, и я подумал, что он преградит мне путь. Полагаю, он ждал какого-то знака, но, прежде чем успел его получить, я через открытую дверь увидел Паоло Бруни и крикнул ему: «Паоло, Паоло, подожди меня! Мне нужно срочно с тобой поговорить». После этого я знал, что мне уже ничего не грозит. Он не посмел бы тронуть меня. Поэтому повернулся к графу, чтобы сказать: «Еще раз прошу меня извинить. Дело с Паоло — вопрос жизни и смерти», — я протиснулся мимо Андреа и вышел за дверь. Клянусь небом! Как же глубоко я дышал, вновь оказавшись на площади!
— Но ты уверен, что он собирался тебя арестовать? — спросил Маттео.
— Безусловно. А что еще?
— Андреа мог зайти случайно. Возможно, ты раздул из мухи слона.
— Меня не проведешь, — с жаром возразил Кеччо. — Их выдали лица… и вопросительный взгляд Андреа. — Теперь я точно знаю — он хочет меня убить.
— Да как он мог решиться схватить тебя?
— Он ни перед чем не останавливается, если видит перед собой цель. А потом, окажись я в его власти, что бы кто мог сделать? Я слишком хорошо знаю Джироламо. Он бы устроил суд-посмешище и приговорил бы меня к смерти. Или просто задушил бы в камере. А без меня и ты ничего бы не смог поделать. Мой отец слишком стар, и в нашей семье нет другого лидера, кроме тебя… но что бы ты сделал в одиночку?
Какое-то время мы молчали, а потом вновь заговорил Кеччо:
— Я знаю, он хочет избавиться от меня. Он угрожал мне и раньше, но никогда не заходил так далеко.