Выбрать главу

Если миф – это невидимая основа, которая поддерживает другую основу – видимую жизнь, то что происходит, когда феноменологическое переживание мифа перестаёт ощущаться? Такое разделение опор неизбежно, и, так как находится в трансцендентной реальности, вызывает экзистенциальную тревогу. Конечно, есть люди, которые весьма успешно проживают будни от рассвета и до заката своей жизни, пребывая в состоянии того самого неразумного овоща или жвачного животного, которое пасётся на альпийских лугах, но некоторые по-прежнему ощущают связь с чем-то, что невообразимо больше них самих, – через исторически заряженные, институционально санкционированные образы. Большинство людей замечают это через дрожь, которая иногда волной проходит по спине, и реагируют на неё глубоко, часто регрессивными способами.

Значительная часть населения бессознательно страдает от проблемы духовного авторитета и стремится заглушить её с помощью наркомании или приверженности идеям материализма. В XVII веке Паскаль предупреждал, что скрытым мотивом массовой культуры является притупление душевных страданий посредством дивертисмента, развлечений.[55] Но разве мог Паскаль или кто-либо другой предугадать появление в домах телевизоров, которые займут почти каждую комнату? А то, что эфирное пространство заполонят MTV, сеть бесплатного телевидения Home Shopping Network и даже несущий новости CNN, погружая людей в дурман, не требующий движения мысли?

Ещё одна часть общества, причём она всё больше и больше, испытывала эту тревогу короткое время – люди быстро встали в регрессивную, наполненную гневом позицию, закрывшись от других. Они самоорганизовались в движение правых, авторитарных, воинственно настроенных (а на самом деле испуганных) ополченцев и сторонников пережитков прошлого и взялись захватывать школьные советы, чтобы узаконить мораль, причём только свою. Эти люди проецируют свой страх на меньшинства, что влечёт за собой рост расизма, антисемитизма, гомофобии, а также внутреннего и международного терроризма, которые, даже не глядя на уровень образования и повышение социальной мобильности, свидетельствуют о том, что коллективное сознание общества ломается. Теперь, когда исчезновение коммунистического заговора и «красной угрозы» лишили людей общего врага, кого им ненавидеть? Как в стихотворении Константиноса Кавафиса «В ожидании варваров», мы стоим на стенах крепости, которую обороняем, и ждём, когда появится какой-нибудь враг. Он не приходит, и мы недоумеваем, сердимся и ещё тревожимся.

И как, скажите, жить без варваров? Они давали жизни смысл.[56]

Есть и третья группа людей, в которую входят многие из тех, кто читает эту книгу. Они достаточно сильны, чтобы осознанно пережить разрушения модернизма и удержать необходимое напряжение противоположностей, не скатившись при этом в фундаменталистское благочестие. Поскольку они открыты для развития, для диалектики, то тем самым они открыты и для откровения, ибо боги проявляют себя в наибольшей степени тогда, когда наши догмы и установки не заключают и не сдерживают их.

Размышляя о природе духовного опыта, мы вспоминаем, что он носит феноменологический характер, то есть переживается, а не усваивается через концепты. Энергия богов, назовём её пока «духом», собирает образ и делает его нуминозным. Поскольку такая энергия принадлежит божеству, то не зависит от человеческих ограничений или фиксаций, как бы сильно наше Эго ни желало достигнуть подобного овеществления. Но поскольку боги – это боги, они перемещаются, когда им заблагорассудится, и дух покидает образ, в который он вселился, возможно, на мгновение, а возможно, и на тысячелетие. Остаётся лишь оболочка образа, в которой нет энергии. Эго, конечно, будет цепляться за след божественного и оболочку, которая когда-то была нуминозной, но потеря этой энергии вызывает глубокий гнев, возникающий из-за диссоциации образа и духа. На протяжении истории этот гнев «исцеляли» созданием догм, призванных разрешить сомнения разума, ритуалом, связывающим то, что изначально было феноменологически спонтанным, а также культовыми практиками, приносящими некоторое утешение в единение человека и его единомышленников. Эти артефакты первобытного опыта со временем превращаются в институты и постепенно всё сильнее отдаляются от первоначальной встречи с богами.

вернуться

55

Pensées, p. 37.

вернуться

56

The Complete Poems of Cavafy, p. 19.