Двадцать пять веков назад воображение древних греков играло с этими вопросами, что дошло до нас красноречивым набором метафор, которые укоренились в современной психологии. Первобытные силы действовали неотвратимо, неумолимо, влияя на всё вокруг, и даже боги должны были подчиняться им. Судьба, или мойра, олицетворяла мир данностей, ограничений, мир причин и следствий. Наша генетика, наша родная семья, дух времени, то, как влияют друг на друга поколения, находящиеся в почти постоянном взаимодействии, – всё это часть нашей судьбы.
Женщина, которой диагностировали биполярное расстройство, не имела сил удерживать свою жизнь в постоянном русле. Мужчина, страдающий пищеводом Барретта, понял, что каждый прожитый год приближает его к смерти от рака. Каждый сотый ребёнок в мире независимо от культуры и года рождения после полового созревания проявит симптомы шизофрении. А вот этот родился в Варшаве в 1936 году и спустя всего несколько лет отправится в вагоне для перевозки скота в один из лагерей смерти – Собибор или Майданек. За всё это ответственна Мойра, которая не является богом, но богоподобна в своём всемогуществе. Можно продолжать ряд примеров бесконечно. Вот, например, дети, которые с рождения зависят от жестокого родителя, знающего только правило кулака, или те, кому суждено прожить свою жизнь в эпоху, когда притесняется определённая раса. А есть и такие, причём их большинство, кто несет на себе величайшее бремя непрожитой жизни своих родителей или их родителей. Всё, что не получило разрешения в одном поколении, передаётся следующему в виде эталона, наставления или промаха, который снова будет допущен. Нужны ли ещё примеры? Эти бессознательные энергии, сгруппированные в кластеры и названные Юнгом комплексами, передаются через интериоризацию человеком опыта или через перенос бессознательных мотивов, влияние которых может быть замечено, если это вообще возможно, только много лет спустя, и часто – после пережитых сильных страданий.
В классической культуре парадоксальность судьбы уравновешивается идеей ги́бриса, для которой не имеется однозначного перевода. Иногда она означает высокомерие, иногда – недостаток характера, а в некоторых случаях – ограниченность стремления к познанию. Ги́брис проявляется, когда мы убеждаем себя в том, что действительно знаем, что происходит; или в самообмане, в представлении о том, что мы безнаказанно вольны в своём выборе, а значит, нам подвластно всё. В попытках убедить себя, что контролируем ситуацию и предусмотрели все возможные варианты. Такое заблуждение является формой магического мышления, когда мы пытаемся справиться с экзистенциальной тревогой с помощью фантазий о контроле и господстве.
Греческое понятие ги́брис, за которым скрывается ошибочная самонадеянность, очень близко по смыслу иудео-христианскому понятию «грех», хотя и не тождественно. Этимологически слово «грех» происходит от понятия, означающего промах в стрельбе из лука. Лучник не совершенен, он может ошибиться в любой момент, предваряющий полет стрелы, и ветер судьбы подхватит её полет и сместит в сторону от цели. Исходя из этого представления, совершенство недостижимо, сколько бы усилий человек ни прикладывал.
Апостол Павел, говоря о неистовой человеческой природе, всё же признавал, что в людях есть стремление к благу, пусть они чаще не понимают, что это такое. Промах в его парадигме приобретает гораздо более мрачное значение, таким образом сближаясь с гордыней или тем, что понимается под ней. Что-то внутри нас постоянно стремится к разрушению. Ги́брис толкает человека выйти за рамки своих возможностей, пересечь некую границу, даже если она скрыта от глаз.
Подобная встреча с неумолимым происходит в тот момент, когда Гектор одерживает победу над своим врагом Патроклом. Готовясь испустить последний вздох, Патрокл смотрит на могучего Гектора и обращается к нему – герою Трои: