Является ли окружающий мир чередой наших иллюзий, или как говорят индийцы, майей, в которой мы участвуем с большим или меньшим осознанием их вре́менной природы? Справедлив ли древний парадокс о том, что мы живём во сне или снимся кому-то другому? Является ли этот мир «игрой Бога», как гласит индийская философия? Когда мы чувствуем себя настоящими, если вообще чувствуем? Или почти настоящими? Когда нам бывает больно? А когда мы ведём себя рефлекторно, инстинктивно или наиболее отстранены от потока повседневной жизни и рефлексируем? Соприкасаемся с таинственным, даже если оно носит идиосинкразический характер?
Парадоксально, но сегодня Гамлет может показаться нам более реальным, чем человек, обессмертивший его дилемму. Как утверждал Аристотель в «Поэтике», произведения воображения зачастую более реальны, чем исторические события, поскольку они причастны к универсальному, то есть драматизируют архетипическое так, как не могут исторические частности.
Хотя полезно часто размышлять об иллюзиях прогресса по тем же причинам, по которым мы размышляем о смертности – чтобы видеть вещи в перспективе и сдерживать желание Эго повлиять на результаты, – всё же нам стоит задуматься о том, когда мы наиболее реальны. Мы склонны думать о Самости как о некой цели, которая со временем может быть в большей или меньшей степени реализована: при правильных усилиях, правильном поведении и так далее. В том, что Самость – это автономная причина изменений, трансформации, чьей те́лос, то есть целью, является её собственная полная реализация, я не сомневаюсь. Однако эти изменения и телеологии могут не иметь практически ничего общего с самоутверждающими желаниями Эго.
Спросите себя: «Когда я чувствую себя наиболее реальным?» Что придёт на ум? У каждого из нас в жизни бывали моменты, когда мы чувствовали себя цельными, находящимися полностью в моменте, испытывали чувство благополучия, интуитивно ощущали высший порядок реальности. Увы, такие моменты быстротечны и их нельзя вызвать усилием воли, разума или правильным поведением. Так человек, стремящийся к смирению, всё чаще убеждается, что гордость и приверженность одной крайности отодвигают от его цели всё дальше и дальше.
Глубинные психологи рассматривают симптомы как жизненно важный ключ к намерениям Самости, внутреннего регулирующего центра человека. Само их присутствие свидетельствует об активной, динамичной, автономной природе Самости, которая изо дня в день комментирует, как проходит наша жизнь. «Чтение» таких сигналов, проявляющихся прежде всего в сновидениях, – сложная задача анализа, но с её решением мы многое можем узнать. Такое чтение многое говорит нам о месте и этиологии травмы, о контрценности, которую следует уважать, и о роли сознания в поддержке задачи исцеления.
Многие специалисты из психотерапевтического сообщества считают, что одобрительное отношение к симптомам является абсурдным или контрпродуктивным, но для психодинамически ориентированных людей симптомы – это важнейшие дорожные знаки нашего путешествия. Как бог переходов Гермес путешествует из мира в мир, разнося послания, соединяя неизвестное и известное и делая возможным их примирение, так строится и наше путешествие. Если бы человек смог увязать свой сознательный выбор и отношение к жизни с уроками своего страдания, разве не испытал бы он тогда чувство реального?
Юнг выделил третью возможность переживания реального – идею призвания. Как индивидуумы, мы не приспособлены сохранять баланс и здраво относиться к коллективным ценностям. Не предназначены быть рассудительными, удобными или похожими друг на друга. Мы созданы быть разными. Истинный психотерапевтический процесс направлен не на то, чтобы позволить нам как можно лучше приспосабливаться к жизни, наоборот, – он делает нас более эксцентричными, уникальными личностями, которые служат более масштабному проекту, чем Эго или социальные нормы.
Юнг повторяет:
Что же, в конце концов, побуждает человека идти своим путём и подниматься из бессознательного единения с массой, как из пелены тумана? Не необходимость, ибо необходимость приходит ко многим, и все они предпочитают прятаться в условностях. Не моральное решение, ибо в девяти случаях из десяти мы принимаем решение в пользу условностей. Что же неумолимо склоняет чашу весов в пользу необычного?
Это то, что принято называть призванием: иррациональный фактор, который заставляет человека освободиться от стадного инстинкта и отказаться от дорог, по которым привыкли топтаться люди. Истинная личность всегда имеет призвание и уповает на него как на Бога, несмотря на то что оно, как сказал бы обычный человек, является лишь личным чувством. Но призвание действует как закон Божий, от которого никуда не деться. Тот факт, что многие люди, идущие своим собственным путём, в конце концов погибают, ничего не значит для того, у кого есть призвание. Он должен подчиняться своему собственному закону, словно демону, нашёптывающему ему о новых и прекрасных путях. Тот, у кого есть призвание, слышит голос изнутри: он призван.[92]