— Пожалуйста! — послышался голос изнутри.
Лида порывисто вошла в кабинет.
— О-о-о… Сколько лет, сколько зим! — Галина обняла, поцеловала гостью. Помогла раздеться, усадила подле себя. — Не изменилась. Такая же неотразимая…
— Ах, Галя, перестань. Преувеличиваешь, перехваливаешь. Вот ты — молодчина! Школой управляешь. Солидная директриса.
— Тяжело мне, ох как тяжело! Педагогического опыта никакого. Холодные классы, отапливать нечем. Дети трудные, переростки. За время войны забыли, что знали. Все нужно начинать с азов… Программы нет. Бумаги нет. Один учебник на весь класс. Диктанты пишем на старых пожелтевших газетах. В школе нет учителей-мужчин — одни бабы…
— Зачем же ты, Галя, меня тянешь на эту каторгу? — Лида весело заулыбалась, давая понять подруге, что спросила в шутку.
— Не хочу, чтоб ты утонула в домашнем омуте. Школа все же коллектив.
— Не в бровь, а в глаз!
— Так вот, Лида, ты только послушай, что эти сорванцы во главе с твоим братом Васильком учинили: подняли настоящий бунт. Повесили плакат в классе: «Пришлите нам в школу учителя, героя войны, и мы все станем отличниками!» Перестали посещать занятия, отказываются отвечать на уроках. Я их и так и этак ублажала, прибегала к угрозам, дескать, милицию вызову, а они в слезы. И я реву от бессилия: «Ну, где я вам возьму учителя-героя?» Отвечают наперебой: «Где хотите, там и берите, на то вы и директор школы». Видишь, какие умные сморкачи! Я понимаю, их требования законны, справедливы: соскучились по отцам, что не вернулись с фронта, пали смертью храбрых… Поехала в район, рассказала о ситуации, прошу немедленно подыскать и направить к нам в школу учителя-орденоносца. Заврайоно схватился за голову: «Беспрецедентный случай в педагогической практике!»
— Смотри, вожаком заделался братишка. Дома тише воды ниже травы, а в школе распоясался… Расскажу маме, она Ваське мигом задаст трепку…
— Эти сорванцы разведали, что в Туровом учитель истории, инвалид войны, без ноги, ходит на костылях. Начали следить за ним. Однажды он был в гостях, хватил лишку… Идя домой, споткнулся, упал… А мои ученики в это время с горы Калитвы спускались-катались. Заметили, что учитель провалился в снег и не поднимается, подбежали, усадили на свои санки и привезли прямо ко мне домой. Целой гурьбой ворвались в мою хату, возбужденные, сияющие: «Мы нашли себе учителя-героя, пожалуйста, возьмите его на работу». Выскочила во двор, вижу: на санках сидит мужчина, рядом лежат два костыля… Я растерялась, не знала, что делать, куда его девать, ведь на улице оставлять нельзя — замерзнет. Пробовала с ним поговорить — мычит что-то невнятное. Взяла его к себе в дом.
Когда хмель прошел, он рассказал нам о своем большом горе: вернулся из госпиталя в родное село, а отца, мать и двоих младших сестренок гитлеровцы живьем сожгли в хате. И он жил где придется: там переспит, там дадут пообедать, там ужином угостят… Колхоз уже начал строить домик ему, инвалиду, участнику Великой Отечественной… И на тебе: мои мальчуганы выкрали, привезли в Крутояровку. Даже не верится, что такое может случиться.
— А где же он сейчас, тот учитель? — Лида с нетерпением слушала рассказ Галины.
— Уже вторую неделю работает в нашей школе. Я нашла ему крохотную комнатку. Оборудовала. Дети принесли кто что мог: тот ложку, тот миску, тот подушку, тот рядно. Даже нашлась старая кровать… Говорит он детворе: «Раз вы меня, пострелята, подобрали на снегу, иначе замерз бы я, буду вас учить… Расскажу вам о подвигах…»
— И ты ему дала часы? А как же со школой, где он раньше работал?
— Попросил в колхозе лошадей, поехал и рассчитался. Не мог он жить там, где сожжены родные… Ему все напоминало о них… Пил с горя… А у нас, поверишь, вот уже две недели, хотя бы пригубил.
— Что же он преподает?
— Я отдала ему географию. Доигралась, проворонила, подружка?
— Ну и ладно… Сопливые бузотеры как себя ведут?
— Глаз не сводит с Вячеслава Несторовича.
— А заводила Василек притих, утихомирился?