— А я не нюхал пороха, зато глаз у меня наметанный. Гляну на любое дело со стороны, и уже в голове крутится десять вариантов, как к нему подойти, какую выгоду извлечь. Словом, Павел Свиридович, такой помощник, ну, к примеру, как вот я, вам очень бы пригодился. Хочешь, председатель, я за один год вытащу односельчан из землянок? Только слушай меня, Жгуру. Не пожалеешь!
Крихта долго-долго кашлял, как старый дед. Затем перевел разговор совсем на другое:
— Кирилловна, вы не опоздаете на уроки?
— У меня сегодня «окно», — ответила хозяйка.
Харитя захлопотала по хозяйству, а затем понесла свиньям пойло.
Страсти поутихли. Сидеть в доме сложа руки вроде было ни к чему, и мужчины направились каждый по своим делам.
Лида примостилась у сундука и стала колдовать над фасоном платья, каждый миллиметр уточняла, измеряла, рассчитывала. Славное выйдет. Немного ткани оставила про запас. С детства помнила нравоучения матери: «Семь раз отмерь, а один раз отрежь». Так она всегда и делала. Была сообразительной портнихой, никогда не ошибалась. А вот в судьбе своей промахнулась: отхватила, не отмерив ни единого раза…
Взяла миниатюрные ножницы, больших не нашла, и принялась кроить. И в этот момент зашел Григорий.
— Принес тебе большие ножницы. Наточил у плотника, — угодливо протянул жене.
— Ты бы Харите помог… Превратил ее в прислугу…
— Ничего с ней не случится. Кстати, могла бы и ты подсобить, а то обленилась, барыня… — с нажимом выговаривал он каждое слово.
Лида, подбоченясь, прижмурила свои ярко-синие глаза и сказала в отместку:
— Жгура, а ты знаешь, что я тебя на днях брошу?
— Скатертью дорога!
— Так ты еще и наглеешь на глазах, саморуб?
Григория будто ошпарило всего. Но не подал виду.
— Не лягайся, шутница! — Притворно играя голосом, он старался спрятать за этими словами свое зло.
Вошла в хату Харитя, маленькая, худощавая, с острым носиком, похожая на птичку, она дрожала от мороза, дышала на пальцы: сильно зашлись руки.
— Лида говорит, что я вас превратил в прислугу…
— Да разве мне тяжело помочь? Хуже, когда ни кола ни двора, как у нас. Вы деловой человек, Гриша. Где ни станете, куда ни повернетесь — катятся вам в карман червонцы.
— Слышишь, Лидуся, умную речь?
Но Лида молча отвернулась от Григория, старательно, с какой-то лихорадочной торопливостью сметывала платье, как будто в этом было ее единственное спасение от всех бед.
— И сегодня должны подвезти шлакоблоки. Пойду встречать машину.
Жгура раздраженно натянул на голову шапку. Минуту постоял на пороге, напряженно-внимательно смотря на жену. Хотелось шепнуть ей ласково-нежные слова, чтобы погасить вспышку гнева, да побоялся разворошить осиное гнездо… Так и ушел ни с чем. Думал-размышлял: «Неужели, каналья, проглотит? Пусть уж эта догрызает, а Шуре надоть заткнуть рот, срочно выслать заявление на развод. Попал, как говорят артиллеристы, под перекрестный огонь… Все равно выпутаюсь! Вот только уладить бы дело с председательством…»
Лида целый день не разгибала спину. Сметывала, порола, потом опять сметывала и опять порола… Только бы оно удалось.
— Харитя, пожалуйста, посмотрите на меня со стороны!
Оделась в свою обнову и вспыхнула невиданным васильковым цветом. Синь еще гуще разлилась в ее глазах. Харитя от восторга замерла на миг.
— Если бы я была парнем, по уши влюбилась бы в тебя. Ну просто красавица!
— Прошу судить придирчиво.
— Нигде ни складочки, ни морщинки. Как влитое. Подогнала, модистка. Здорово!
На следующий день, в воскресенье, под вечер, Лида принарядилась в новое платье.
— Схожу на час-полтора к маме. Голова трещит от боли, — говорила она сама себе, ни к кому не обращаясь.
— Возьми дочурку. Пусть погостит у бабушки, — Григорий зорко, исподтишка наблюдал за женой, обо всем догадываясь… Рехнулась, рвется к Даруге…
— Брать ребенка на лютый мороз?
— Может, меня прихватишь с собой? Зять соскучился по теще…
— Перебьешься!
Жгура взял на руки свою трехлетнюю любимицу, подошел к Лиде:
— Оленятко, проси маму, чтобы она не оставляла, не бросала нас…
Жена обожгла ледяным взглядом Григория.
— Доченька, я скоро вернусь, принесу тебе от бабушки гостинец…
Вырвалась Лида из душной хаты, широко вдохнула сухой, морозный воздух и легко побежала с косогора вниз, в долину, залитую густой краской заката. Вдали на деревьях копошилось суетливое воронье. Оно то взлетало тучей в небо, то снова облепляло ветки: видимо, умащивалось на ночлег. На белом фоне снегов выделялся тот черный шевелящийся клубок, наполняя сердце Лиды мрачным предчувствием.