Улица, которую в спешке не тронули поджигатели, начиналась старенькой, кособокой, полуободранной хатенкой покойной Мотроны Мотрушихи, у которой жил-рос Левко-приемыш.
Лида остановилась перед калиткой. Ветхое жилище утонуло в сугробах. Прорублены проходы к колодцу, к сарайчику, к воротам. Давно здесь не была она. Окольной дорогой обходила хату Даруги, опасаясь встретиться с ним. Стыд выедал глаза…
Стояла неподвижно. К горлу подкатил жгучий комок, давили слезы… Невольно плакала. Белые прозрачные горошинки замерзали на щеках… Не могла сдвинуться с места. Неподвластная человеческой воле сила удерживала ее. В голове путались мысли: «Что же ты, безумная, скажешь Левку? Нюни распустишь: смилуйся над непутевой…»
Стыд и позор стеганули по сердцу… И Лида, опасливо оглядываясь, стала убегать прочь. Молила бога, хотя бы никто не заприметил. Скажут люди: радехонька, что дурнехонька… Мчалась туда, где виднелась мазанка матери. Ворвалась во двор с тыльной стороны и прислонилась к глухой стене. Присев на корточки, обхватила обеими руками голову и замерла…
Лишь поздним вечером робко постучалась к матери.
— Что с тобой, дочка? — Марьяна не узнала Лиду.
— Окоченела…
— Снимай пальто. Лежанка горячая. Погреешься. Я вчера тоже чуть не замерзла, пока добралась домой из райцентра.
— Что это тебе вздумалось, мама, в такую холодину путешествовать? Я видела — воробьи на лету леденеют…
— Вызывали в райком. Предлагают возглавить колхоз в Крутояровке.
— Ма-а-ама! Это же не бабье дело. Какой из тебя руководитель? Ты букашку боишься задавить на тропке. А тут нужен крепкий мужской кулак…
— Я отказалась. Ты права. Нам, женщинам, детей нянчить. Гайку же закручивать должен сообразительный мужчина. Настаивали, уговаривали, а я — наотрез.
— А кто же будет? Пришлют?
— Нет, Лида, крутояровцам не навяжешь чужака. Народ у нас очень уж самостоятельный. До войны, помню, двоих претендентов привозили, расхваливали вовсю, а люди молчат на собрании. Ни одна рука не проголосовала «за». И «сватья» повезли «женихов» назад. Односельчанина выдвинули, утвердили.
— Изберите моего Григория, — надтреснутым голосом засмеялась Лида.
— Нет, дудки! Я порекомендовала знаешь кого? Даругу! Парень он смышленый, образованный, серьезный.
Лида громко захлопала в ладоши.
— Правильно! Мамочка, какая же ты умница…
— Долго колебались: молодой, нет опыта в работе. Я заверила райкомовцев, что малость подучу Даругу. А там пойдет в институт. Павел Свиридович, его тоже вызывали, твердо пообещал: «Мы из Даруги сделаем настоящего председателя. Он станет примером для других». И, знаешь, поверили нам. Вскоре обсудим вопрос на общем колхозном собрании и благословим.
— А я слыхала: Левка прочат на директора школы…
— Галина Петровна распускает слухи? Ничего не выйдет. Пусть сама правит. Энергии хоть отбавляй.
— Ну, а с Левком говорили? Что он?
— Крихта вызывал его в сельсовет на доверительное собеседование.
— И Даруга согласился?
— Говорит — ни за какие деньги! Дескать, я еще зеленый, надо учиться… Но Крихта строго предупредил Даругу: «Не хочешь — заставим, не умеешь — научим. Сейчас трудно с кадрами. А ты парень перспективный. Не отнекивайся, а берись за доброе дело, коль тебе его, скажи спасибо, люди поручают».
— Перспективный. — задумчиво зашевелила губами Лида и подошла ближе к плошке-мигалке. — Мама, ты упорно не желаешь заметить моей обновки. Я хочу похвастаться платьем, — крутанулась на пятке.
— Где уж, вся васильками разукрашена. Не замуж ли опять собираешься?
— Да, прихорошилась для Левка…
— Выдумщица…
— Честное слово!
— Не накликай беды — она тебя сама найдет. Не смей и думать об этом! Что люди скажут…
— Мама, у меня скорее ноги отсохнут, чем я зайду к Даруге, — почти поклялась Лида.
И не удержалась…
Возвращаясь домой мимо двора Мотрушихи, воровато оглянулась вокруг, сгорбилась, чтобы никто не узнал ее, и юркнула во двор. Приникла к окну. И суматошно забегали ее глаза: взглянуть бы на Левка. Но неудача: мороз разрисовал причудливые узоры…
Лида вмиг сообразила, прильнула жаркими губами к холодному стеклу и начала дышать на него. Бельмоватая накипь постепенно таяла, и округлился глазок, величиной с пятак. Изнутри слезились потеки-кривульки, и наконец увидела его, Левка… Лицо изнуренное. Ввалившиеся глаза. Продолговатая стриженая голова. Щуплые плечи и непомерно длинные руки. Даруга сидел на лежанке, свесив ноги. Худой, одни кости. Куда девалась та упругая, стройная юношеская фигура? Нет роскошных курчавых волос, любила их пятерней расчесывать.