Окрыленная первым решением судьи, которое оказалось в ее пользу, Джоанна заставила Мела Фактира изменить первоначальные условия иска и увеличить сумму, которую она хотела получить при разделе имущества. Из этого вытекало, что Элен и Лью должны будут в ответ на ее новые притязания выдвинуть новые доводы в свою защиту. Элен пришлось оплатить новую партию счетов от адвокатов и консультантов по финансовым вопросам еще на десять тысяч долларов. И, судя по всему, это были не последние расходы.
– Может, нам все-таки стоило бы договориться без суда, – сказал Лью. – Может, правы адвокаты…
– Нет, – ответила Элен. Потому что теперь уже она понимала, что она не только защищается от наглой попытки шантажа, которую предприняла Джоанна, но и сражается за каждую женщину и каждого мужчину, которые своим трудом добивались успеха, против тех, кто хотел брать, ничего не давая взамен, получать прибыль, не приложив никакого труда.
И на лице Элен появилось выражение, которого Лью никогда раньше не видел. Гнев. Настоящий гнев. А затем он сменился решимостью.
– Я не позволю ей забрать то, что своим трудом создавал ты и своим трудом создавала я. Если ты откажешься бороться, Лью, я буду бороться сама. И я одержу победу. Не знаю, как. Но я намерена победить.
14
– Даже не знаю, как тебе сказать… – обратилась Тони к Бренде, и в голосе ее звучала необычная нерешительность. – Я никогда не думала, что все так получится…
В тридцать один год Тони была полноправным партнером в фирме «Эддер и Стерн» и давно переросла должностные категории, которые обычно отводились тридцатилетним. Она также переросла соответствующий этим категориям стиль одежды: строгий английский костюм и неизменную, как униформа, шелковую блузку. Она была одета в мягкое платье из замши тускло-зеленого цвета с моднейшим поясом из плетеной кожи, который застегивался на серебряную пряжку ручной работы. Ее блестящие низкие сапожки стоили больше, чем все бакалейные покупки Бренды за последний месяц. Она очень похудела и была стройнее, чем когда-либо, а поскольку волосы у нее были подстрижены почти по-мальчишески коротко, хотя и уложены легкими волнами, Тони не походила ни на женщину, ни на девушку. Привлекательно было то, что девушка и женщина в ней как бы сосуществовали, уживаясь рядом, как две стороны новенькой, только что отчеканенной монетки. Только выражение ее глаз говорило о том, что она далеко не наивна и знает многое о жизни.
– Мы с Таком разводимся, – сказала Тони, отпив глоток черносмородинного чая, предложенного Брендой. Теперь, когда Бренда ждала второго ребенка, она отказалась от кофеина. Каро уложили спать во флигеле, который Бренда переоборудовала под детскую. – Вполне цивилизованно, даже дружелюбно.
Бренду не удивило это заявление, но она не могла придумать, что сказать. Счастлива ли Тони? Уверена ли, что поступает правильно? У нее кто-то есть? В конце концов Бренда сказала то, что чувствовала:
– Мне очень жаль.
– Мне тоже, – сказала Тони. – Но продолжать так дальше мы не можем. Я в разъездах провожу больше двух недель в месяц. Мы думали, что, когда я стану партнером, я буду больше бывать дома, но из этого ничего не вышло. Теперь, когда я полноправный партнер, я больше значу для компаний, и они хотят чаще меня видеть. Ты знаешь, что наша квартира до сих пор не обставлена и в ней ничего нет из мебели, кроме кровати и стола?
Бренда кивнула: она все понимала. Когда ты поглощена работой, когда ты, фигурально выражаясь, уже напала на след – предположим, фактора, влияющего на ожирение, или в случае Тони, компании, которую явно недооценили и которую можно взять голыми руками, – какое тебе дело до материала для занавесок и размышлений о том, какого стиля должна быть мебель в гостиной: старофранцузского или современного? Все это кажется таким мелким, таким незначительным.
– Печально, – продолжала Тони, разглядывая свои ухоженные, прекрасно отполированные ногти, – но наша любовь кончилась. Я даже не могу вспомнить, каким было это чувство. И Так не может. Мы с ним много разговаривали об этом. Мы оба можем испытывать самые разные чувства: честолюбие, соперничество, счастье, волнение, удовольствие, ревность, разочарование. Но не любовь. Знаешь, Бренда, из всех семейных пар нашего выпуска только вы с Джефом не разошлись.
– Одно время мне казалось, что и нам этого не избежать, – призналась Бренда. Тони знала о романе Бренды и Сэнди, об увлечении Джефа, из-за которого Бренда вернулась из Германии. – И дело было не просто в мимолетной интрижке, как у Джефа с той девицей из клиники. Мы стали чужими друг другу, просто жили в одной квартире. Для меня главным была моя карьера, Джеф занимался своей клиникой. У нас просто ничего не осталось друг для друга.
Тони кивнула.
– Знаешь, что мне сказал Так? Что ему даже не хочется заводить какие-то любовные отношения. У него на это нет ни времени, ни сил. – Тони отпила еще глоток чая. – Мы теперь свободны, но это не свобода, а какой-то ужас. Я иногда знакомлюсь на работе с каким-нибудь мужчиной. И нас тянет друг к другу. Я чувствую себя настолько свободной, что даже могу обсуждать с этим человеком все, что с нами происходит. Мы с ним задаемся вопросом, не помешает ли наша связь, если она зайдет далеко, деловым взаимоотношениям. И почти всегда приходим к выводу, что помешает. Мы выпиваем еще по рюмке, соглашаемся, что лучше ничего не начинать, пожимаем друг другу руку и прощаемся. Вот так, – сказала Тони. – Таков конечный итог всей этой шумихи о сексуальной революции. Разговоры и рукопожатия!
– Самое поразительное, что тебя это как будто и не очень огорчает. – Бренда налила Тони еще чашку ароматного чая.
– Не огорчает, – согласилась Тони. – Я свой выбор сделала. Я хотела блестящей карьеры, и я ее делаю. И я вполне удовлетворена своим выбором. Но знаешь, Бренда, я восхищаюсь тобой. Я бы не смогла отказаться от всего, что дает работа: от денег, власти, привилегий, радостных волнений, чувства принадлежности к делу. Это затягивает, как наркотик, – заключила она. – И, как наркотик, может оказывать побочное действие. Не всегда приятное. Например, можно оказаться лишенной семьи и остаться среди голых стен. И все-таки сомневаюсь, чтобы я смогла поступить так, как ты.
– Мне тоже плохо без работы. И не просто потому, что она приносит радость и удовлетворение, но и из-за денег. Сейчас все так дорого. Мы не привыкли кое-как перебиваться на одно жалованье, – сказала Бренда. – Перед тем, как я снова зебеременела, я пыталась получить работу в филиале «Ол-Кем» в Новой Англии. Я позвонила Диане Уайр… ты ее помнишь. Я ее все время опекала. Я взяла ее на работу, а когда уезжала в Германию, рекомендовала ее на мою прежнюю должность. Мне пришлось три раза звонить, прежде чем она мне перезвонила. Я спросила, нет ли подходящей для меня работы в какой-нибудь лаборатории в местном филиале, и она ответила, что нет, и все – ничего больше. Она не предложила поспрашивать и что-нибудь разузнать, не пообещала поговорить с друзьями из других компаний… ничего. – Бренда замолчала, уязвленная и обиженная.