«В рукописи, которую я листал… Почему бы и нет?» Страница за страницей он перебрал всю рукопись – тщетно.
Смятение и ужас охватили его. Он посмотрел под шкафами, под коврами, выпрямился и снова изучил содержимое ящиков, проверил одну за другой все бумаги на столе. В конце концов он вынужден был смириться с очевидностью: письмо исчезло! Украдено, похищено, унесено одним из двух посетителей, заходивших к нему сегодня?
Филипп рухнул на стул, на лбу и на шее у него выступил пот, руки дрожали. Не представляющее никакой ценности для постороннего, это письмо становилось бесспорным доказательством его виновности сразу, как только выяснялось, что письмо написал он. Это письмо, которое он ни в коем случае не должен был писать!
«Никаких сомнений: оно у инспектора!.. Его серьезность, его мнимая доброжелательность в конце разговора не что иное, как тактический ход, чтобы дать мне увязнуть в собственной лжи… Ему достаточно было прочесть надпись на конверте…»
Но когда же Шабёй его взял? Филипп практически ни на секунду не выпускал полицейского из виду. Зато Люсетта…
Все его подозрения разом обрушились на посетительницу. «Пока я открывал дверь Шабёю, у нее было достаточно времени, чтобы… Она так спешила уехать… чтобы его прочесть, разумеется!.. Но где она его нашла?.. Не мог же я его оставить на столе!»
Он силился вспомнить, мысленно восстанавливая все свои жесты после того, как заклеил конверт. Чем сильнее он напрягал память, тем плачевнее был результат. Он ходил и ходил по кругу – словно некий невидимый сапфир прорыл в его памяти бороздку, которая неизменно вставала у него на пути.
Шабёй… Люсетта… Люсетта… Шабёй… Кто-то из них прочел письмо, кто-то из них, а возможно, и оба знали правду. Теперь Филипп уже не мог повлиять на ход событий. Чувство собственного бессилия вызывало у него головокружение, и, не в силах больше сопротивляться, он окончательно впал в панику.
У него не было ни времени, ни средств, чтобы бежать, ни даже желания это делать. Он презирал себя. «Все это из-за моей глупости, моей небрежности… Я всего лишь жалкий тип… Жалкий тип… Ничтожество!»
Охваченный внезапным приступом ярости, он принялся повторять оскорбления и молотить себя кулаком по голове. От сильного удара Филипп оторопел и прекратил истязания. Он стал искать в кармане носовой платок, чтобы стереть выступивший пот, и нащупал пальцами бумагу. Тут он вспомнил: когда Люсетта позвонила в дверь, он машинально сунул конверт в карман пиджака. Как он мог это забыть?
Он снова опустился на стул, с письмом в руке, поначалу несколько растерявшийся, но затем охваченный приливом новых сил. В течение нескольких минут он, закрыв глаза и расслабившись, отдавался воле волн, возвращавших его к жизни.
Мало-помалу мысли его приходили в порядок, однако тревога была еще сильнее. По крайней мере она показала, насколько ослаблены его нервы и насколько даже самые хитроумные комбинации подвержены малейшим случайностям. Хороший урок на будущее!
Он поднялся на второй этаж, сполоснул лицо под струей холодной воды, вымыл руки, причесался и, обновленный, отправился в гараж за машиной.
Письмо обжигало ему пальцы. Нужно избавиться от него как можно скорее. Опущенное в Париже в почтовый ящик, оно уже не будет представлять никакой опасности.
Поездка туда и обратно не заняла много времени, и еще не было семи, когда он поставил машину на место. Он погасил свет, вышел из гаража, опустил металлическую штору…
Скрежет гофрированного железа помешал ему услышать шаги по гравию сада, а сумерки были такими густыми, что он не сразу различил отделившийся от стены силуэт. Он едва не толкнул его и вдруг резко остановился, онемев от изумления.
Глаза его привыкли к темноте, но он все еще не решался узнать прибывшую.
– Филипп! – позвала она почти шепотом.
Теперь уже не оставалось никаких сомнений! Голос, дорожное пальто, чемоданчик… Это была Раймонда!
Глава 5
Филипп схватил Раймонду за руку, грубо одернул.
– Какого черта ты здесь делаешь?
Он с тревогой вглядывался в сумерки в направлении проспекта.
– Если тебя кто-нибудь видел…
– Нет, никто. – Голос ее звучал слабо, едва слышно. – Я дождалась темноты. Я была осторожна.
– Лучше не стоять здесь.
Он потащил ее за собой и впихнул внутрь дома. В темноте с чемоданом в руках, она наткнулась на перуанский кувшин и теряя равновесие, схватилась за Филиппа, с силой захлопывающего дверь, перед тем, как зажечь свет.
– А теперь объяснимся!
Удивление и страх сменились у него гневом.
– Почему?.. Почему, черт возьми, ты не улетела?
– Я улетела, Филипп. – Она устало прислонилась к стене, тело ее обмякло, руки болтались, дыхание было частым, как после длительного бега. – Я вылетела… Самолет приземлился в Рио, а потом… Там… Они меня выдворили.