После этого только небо, автострада и раскинувшийся лес, темный и зловещий. По пути нам не встречаются другие машины, через двадцать минут мы снова съезжаем с автострады и едем по черноземным дорогам, затем по грунтовым колеям, извилистым и ухабистым от корней множества деревьев. Не знаю, сколько времени мы сидим в машине, прежде чем я понимаю, что мы остановились. Думаю, очень долго.
─ Нам следует выдвигаться, ─ говорит Майкл.
Пальцы Зета подергиваются, его рука все еще в моей, но помимо этого он не двигается.
─ Зи? Мы не можем отвезти ее обратно…
─ Знаю. ─ Зет делает глубокий вдох и словно оживает. Нехотя, но… оживает. Он открывает дверь, с величайшей осторожностью вылезает наружу и поднимает тело сестры с заднего сиденья. На улице холодно, но дождя нет. Солнце пробивается сквозь плотно стоящие деревья, золотистые столбы света, кажется, держат небо над нашими головами. Майкл достает из багажника лопаты и направляется в лес. Зет сжимает челюсти, мгновение смотрит ему вслед, потом кивает ─ видимо, внутри него идет какая-то внутренняя борьба, ─ и идет следом. Я иду последней. Смотрю, как напрягаются и смещаются мышцы на спине Зета, и мне хочется остановить его. Обнять. Успокоить. Но вижу, что сейчас ему это не нужно ─ ему необходимо время, чтобы разобраться в своих чувствах. Как и всем нам.
Я чувствую себя очень плохо. Тело ломит, иду из последних сил, в то время как мне следует отдыхать на больничной койке. Взрыв был последним штрихом. У меня все еще болит рука от огнестрела, от бега, от того, что я издевалась над своим организмом сотней различных способов с тех пор, как встретила этих людей. Но больше всего болит сердце. Не знаю, перестанет ли оно когда-нибудь болеть.
Через некоторое время Майкл останавливается. Деревья поредели, и мы оказались на небольшой поляне, с которой открывается вид на ручей, пробивающий себе путь по склону горы. От воды отражаются искры света, золотисто-белые и теплые.
─ Здесь? ─ спрашивает Майкл.
─ Здесь, ─ соглашается Зет.
Жаль, что у нас не три лопаты. Мужчины приступают к делу, копают медленно, явно ненавидя свое занятие. Я сижу с Лэйси, перебирая пальцами ее волосы. Ее тело начало коченеть. Доктор во мне знает, что пройдет более двадцати четырех часов, прежде чем трупное окоченение ослабит хватку на ее мышцах, и мы сможем снова двигать ее конечности, поэтому я осторожно укладываю ее руки на груди, а ноги вытягиваю прямо. Майкл видит, что я делаю, и вылезает из ямы.
─ Она всегда спала на боку. Свернувшись калачиком, ─ говорит он. ─ Вот так.
Несмотря на образ опасного человека, он перемещает Лэйс с заботой и любовью. Когда он заканчивает, ее тело находится в позе эмбриона, ладони под щекой, колени подтянуты к телу. Она выглядит так, будто спит. Я поворачиваюсь к Зету, но вижу только его макушку. Он опустился, сидит в яме, которую они вырыли, спиной к нам. Я пытаюсь встать, чтобы подойти к нему, но Майкл берет меня за руку.
─ Не надо. Просто… дай ему время.
Мы с Майклом сидим рядом с Лэйси, слушаем пение птиц, и кажется, что они плачут. Майкл сидит, положив руку на тело Лэйси, словно защищает ее.
─ Ты любил ее? ─ спрашиваю я.
Он улыбается девушке, которая была в его жизни лишь немногим дольше, чем в моей, и глубоко вздыхает.
─ А как иначе? ─ шепчет он. ─ Как ее можно не любить?
Он прав. Как ее можно было не любить?
В конце концов, Зет встает, берет лопату и снова начинает копать. На этот раз он двигается быстрее, с определенной целью. Я остаюсь с Лэйси, потому что мне кажется неправильным оставлять ее одну.
Когда Майкл и Зет закончили, солнце уже почти село. Небо словно пылает ─ как будто горят сами небеса. Мужчины поднимают Лэйс, закоченевшую и покинувшую нас, и несут ее между собой. Яма, которую они копали, ─ уже не яма, а могила.
Я слаба. Труслива. Опустошена и цинична. Не могу смотреть, как ее опускают в землю. Я иду к ручью и плачу, надеясь, что журчание воды заглушит звуки моих слез. Через некоторое время за мной приходит Майкл. Могила уже не могила, а участок свежей земли.
─ Ты ведь раньше ходила в церковь? ─ тихо спрашивает он. ─ Мы не знаем, что сказать. Не могла бы ты…
То, что меня просят сказать что-то для Лэйси, пожалуй, даже хуже, чем наблюдать, как грязь покрывает ее бледную, нежную кожу. Но я не могу отказаться. Мы стоим втроем, глядя в землю, и меня охватывает волна ужаса, когда я понимаю, что не могу произнести слова, о которых меня просил Майкл. Слова, которые сказал бы мой отец: