То ли он разыгрывает шута горохового, то ли на самом деле такой — верткий и скользкий.
— Хотелось бы лично с вами поговорить.
— Со мной лично? С Гайлисом Робертом? Пожалте.
Старшой посмотрел на товарищей, развел руками — и они отошли за драгу. Гайлис хмыкнул:
— Что ж это наедине? Никак опять насчет Николая? Уланов вас интересует?
— Угадали.
— Ай-яй-яй, товарищ майор. Я ведь уже все вашему коллеге разобъяснил. Неужели мало?
— Я хотел бы услышать кое о чем еще раз.
— Я в ваших руках.
— Что вы вообще можете сказать об Уланове?
— Об Уланове.— Гайлис хитро прищурился.— А вот вы, товарищ майор, подумайте — если бы вы два года с человеком по урочищам да по стойбищам померзли, что бы вы о нем сказали? Если бы землицу два годика поковыряли вместе? Да не так, как сейчас, когда она мягкая, а зимой, когда мерзлоту ногтями разгребать приходится. Что бы вы о нем изобразили?
Окурок медленно, рывками пополз из одного угла, рта Гайлиса в другой. Помусолив его, старшой затянулся.
— Ясно вам, товарищ майор?
Нет, поддаваться на эти трюки Косырев не будет.
— Ясно-то ясно. И все-таки хотелось бы узнать ваше мнение поточней.
Гайлис нахмурился.
— Уу-ух! Поточней скажу: Николай на слово резкий, на дело крутой, но я с ним куда угодно пойду. Неприятно?
Будем считать, что понятно. Еще вопрос. Уланов оставил артель десятого марта. Это так?
— Опять вы про это десятое марта. Но ведь есть, же проездные документы, потом Уланова наверняка в эти дни видели в пути.
— Товарищ Гайлис. Прошу вас ответить на вопрос.
— Если вы подозреваете в чем-то Уланова — пустое дело. На преступление Николай не пойдет. Никогда не пойдет, не тот это человек.
— Допустим, я этому верю. Но мне нужны доказательства. Вот ваш ответ и будет одним из этих доказательств.
— Я не веду записей и дневников и не фиксирую, когда, кто и куда уезжает. Это дело старшого. А десятого марта старшим был еще Уланов. Вы, наверное, знаете, что у него умерли родители? Сначала отец. Он поехал его хоронить. Только вернулся — умерла мать. Телеграмма об этом до нас дошла с опозданием, две недели, считай, уже прошло. Мы в то время даже связи с внешним миром не имели. Знаете, что такое здесь ранняя весна? Так вот, Уланов в конце февраля несколько раз, и каждый раз, учтите, рискуя замерзнуть, ходил в Матвеевское, только чтобы хоть как-то связаться со своим домом. Да и нас бросить ему было не так просто, все же он старшой. Уехал он все же десятого.
— Вы отвечаете?
— Днем раньше, днем позже — гарантировать не могу.
— Вот это нас как раз и волнует.
— Если вы ставите вопрос ребром, отвечу: все же Николай уехал десятого. Еще чем-нибудь интересуетесь?
— Нет, спасибо.
Гайлис вдруг радостно и легко хлопнул перед носом ладонями:
— Черт! Вот дурак! Вы же день его отъезда можете легко проверить! Идти пешком отсюда до Матвеевского в начале марта было нельзя. Мороз грянул под пятьдесят, ветер. Коля уехал на тракторе лесхоза. А трактора лесхоза сюда, на Надымское стойбище, если приходят, то только по круглым числам! Десятого, двадцатого и тридцатого!
— Спасибо. Если по круглым — то в какое время дня эти трактора обычно приходят?
— Как успевают. Но обычно с утра.
— А так — где эти трактора находятся постоянно?
— В Матвеевском, в гараже лесхоза.
Они подошли к драге. Здесь одиноко стоял Крокусов; из-за рыхлого сложения и полноты он наверняка выглядел старше, чем был на самом деле. Казался хмурым, нелюдимым; на щеках и на округлом подбородке редкими кустиками росла серая, как пакля, щетина, маленькие глазки смотрели настороженно.
— Эдуард Петрович?
Гайлис после этого вопроса Косырева выплюнул окурок, затоптал его в землю и отошел. Крокусов кивнул:
— Он самый.
— Вы знаете Уланова Николая Дементьевича?
— Знаю. Два года работали вместе.
— Вспомните, когда он оставил артель?
— Зимой, в начале марта.
— А точнее?
Крокусов потер тыльной стороной ладони щетину, ничего не отвечая.
— Эдуард Петрович, нам нужна точная дата.
Крокусов несколько раз подвигал губами. Кажется, это означало, что разговор ему в тягость.
— Точно не помню. Восьмого, на праздник, он был, это так. Девятого, кажется, тоже был.
— А десятого?
Крокусов пожал плечами.
— Хорошо. Вы знаете, что Уланов уехал отсюда на тракторе?
Отсюда иначе и не уедешь. Мороз пятьдесят градусов.
— Тракторы сюда, на Надымское стойбище, ходят по круглым числам — десятого, двадцатого и тридцатого. Это так?