Наташа прислушалась, поправила что-то на столе.
— Конечно. Будем помогать, как можем. Валерий Андреевич, вы к нам всегда обращайтесь, звоните Хорошо?
Голос у нее был мягкий, грудной и в то же время недоверчивый. Косырев впервые пожалел о том, что он для кого-то может быть «Валерием Андреевичем». Во фразе же «Всегда обращайтесь, звоните» ему послышалось что-то дежурное. Он хотел ответить, как и подобает в таких случаях, сказать что-то весомое, серьезное, но решил все-таки промолчать. Потом вдруг почувствовал тяжесть, неприятное ощущение. Косырев знал о себе, что чуток на чужой глаз; сейчас ему казалось, что за ним следят, и следят с неприязнью. Он повернул голову и увидел в открытом окне лицо человека, заросшее клочковатой темной бородой. Тот стоял снаружи, вплотную к окну и, как понял Косырев, давно наблюдал за ним. Когда их взгляды скрестились, зеленые глаза человека постарались изобразить безразличие. Но в короткое мгновение взгляд человека снова стал таким, каким был: тяжелым и угрюмым. За что, почему? Ведь он, Косырев, впервые его видит. Судя по мощным плечам, распиравшим красную, в разводах, майку и возвышавшимся над подоконником, человек этот был высок. Кажется, это брат Наташи. Упрямо поджатые губы, крупный хрящеватый нос. Что-то есть, конечно, неуловимо общее с сестрой. Например, у нее в глазах тоже эта зеленая подсветка.
— Здравствуйте,— сказал человек.
Рузаев встал, подошел к окну, пожал ему руку,
— Николай, прости, зашли на пару минут.
Человек, помедлив, легко перескочил через подоконник. Кроме майки, на нем были подвернутые старые холщовые штаны и растоптанные кеды. Рост— под два метра.
— Позволь тебе представить — Валерий Андреевич Косырев, новый начальник угрозыска. А это Николай Дементьевич Уланов, будем считать, теперь уже старший смотритель заказника.
Уланов кивнул. Наташа посмотрела на брата так, будто ждала от него какого-то знака.
— Что это вы, Геннадий Иванович? — сказал Уланов.— Уезжаете, что ли?
— Да, перевели. «Менделеевым» ухожу. Так что сменщика моего поддерживай.
— Если вы насчет помощи, то ваш сменщик может рассчитывать на- меня,— сказал Уланов.— Всегда к вашим услугам. Как только тот, кого вы ищёте, появится в заказнике или где-то в окрестностях, я тут же сообщу вам. И постараюсь сделать это незаметно. А может быть, придержу его сам.
Косыреву показалось, что Уланов почему-то прячет от него глаза.
— Я оставил здесь фотографию Гусева,— пояснил Рузаев.— И предупредил Николая и Наташу. Ну ладно, пойдем. До свидания. Главное, вы теперь знакомы, знаете Валерия Андреевича, и у меня душа спокойна.
Улановы проводили их до самого катера. Пока они разворачивались, оба, брат и сестра, стаяли рядом у причала. Глядя с катера на удаляющуюся тоненькую Наташу и казавшуюся огромной рядом с ней фигуру старшего Уланова, Косырев вдруг вспомнил выражение глаз Николая, позу, поворот головы, жесты-. Почему возникла эта угрюмая неприязнь, которую он ощутил в Уланове?
— Ну как тебе они? — спросил Рузаев.
— В общем — ничего.
— Наташа понравилась?
Да он дух никак не может перевести от встречи с ней. Он и сейчас отчетливо видит ее лицо, глаза, улыбку. Но вместо того чтобы сказать все это другу, Косырев пожал плечами. Рузаев двинул штурвалом, обходя очередной бакен, вздохнул:
— Девушка не простая. Пережила много. Присмотрись. Хороший человек. Это я тебе как друг советую.
— Присмотрюсь,— сказал Косырев.— Но братик у нее...
— Что — братик?
— По-моему, не подарок.
— Братик просто не хочет сестру дать в обиду. Его тоже можно понять: он один, и сестра у него одна теперь осталась.
Впереди, на фарватере, показался дюралевый катер с подвесным мотором, поставленный поперек течения. Сидевший в катере человек что-то вынимал из воды, низко свесившись с борта. Рузаев сбавил ход, кивнул:
— А вот и Даев Петр Лаврентьевич. Рыбу достает, сейчас самое время ее брать, на зиму.
Подойдя ближе, Рузаев выключил мотор, крикнул:
— С уловом, Петр Лаврентьевич!
Человек выпрямился, взял лежащую на коленях тряпку, промокнул широкое, костистое лицо, пригладил кудрявую шелковистую бородку, в которой уже пробивалась седина. Глаза у Даева были рыжие и сейчас смотрели с прищуром, то ли добродушно, то ли настороженно.
— Привет, Геннадий. Иваныч! Спасибо! — Даев положил тряпицу на колени.— Надо заготавливать рыбку-то, потом поздно будет. Туманы пойдут, шуга. Как жизнь? Давно не наведывались.
— Попрощаться заехал, Петр Лаврентьевич.
Рузаев повернул штурвал, и катера, сблизившись, легко толкнулись бортами.