— Я не знаю, что тебе ответить. Это всё… грустно, — она ворошила по дну чашки остатки молочной пенки, прокручивая в голове застопоренной киноплёнкой их последнюю встречу, когда она ехала домой, до сладкой судороги сжимая бёдра на заднем сиденье. Это было по-блядски, непристойно, неправильно, но, чёрт возьми, так захватывающе, что даже сейчас воспоминания накатывали тёплой волной по всему телу, заставляя соски топорщиться под майкой. — Отец говорил, что сейчас на Востоке творится.
Она решилась поднять взгляд, заворожённая яркой синевой его глаз, полных вины и неподдельного интереса к её персоне. То, что капитан Роджерс так настойчиво добивался сейчас именно её, льстило и одновременно заставляло размышлять, что же в ней такого необыкновенного. Вшитый в подкорку инстинкт самосохранения верещал тонким голоском, чтобы она фильтровала всё сказанное им и почаще стряхивала с ушей лапшу, но организм предательски бунтовал, не позволяя оторвать задницу от стула и топать домой, заниматься конспектами.
— Дэйзи, если б я мог рассказать тебе всё… — каждый день быть один на один с самим собой, выпотрошенным и вывернутым наизнанку, до охуения осточертело. Даже лучшему когда-то другу, ради спасения которого он подставил свою шкуру под опыты, гораздо ближе собственные призраки, чем он, живой и реальный.
После введения дополнительных инъекций копаться в себе становилось почти физически больно. Оставалось плыть по течению, разбивая голову об айсберги и царапая рожу об каменистое днище, и искать спасения в кратких эмоциональных всплесках на стороне, будь то очередная драка, или задание, или Дэйзи…
— Ну, так расскажи. В чем проблема? — она пожала плечами, мол, ну а что особенного, будто вот так запросто можно сбросить груз с плеч, просто языком почесав. Если б это было так, то бездарные психоаналитики «ЩИТа» не зря бы получали своё космическое жалование.
— Я не имею права. Ты ведь теперь всё знаешь, — его фееричное явление народу расставило все точки над i, маски сброшены, и Дэйзи теперь знала, кто сидит прямо перед ней. Однако образ положительного героя, старательно выпестованного СМИ и правительством, неумолимо разнился с тем, кто явился ей без патриотической шелухи и хорошо поставленных речей с экрана телевизора. Уж она прекрасно знала, как политиканы наёбывают электорат, но верить в эту прилизанную картинку отчаянно хотелось.
— Я скучал по тебе, — Стив коснулся её мягкой, прохладной ладони, ощущая, как она трепещет и снова сомневается, как прячет взгляд, и как розовеют её щеки с детскими ямочками. Дэйзи была хорошей девочкой, похожей на того самого Стива Роджерса из Бруклина, благородного и чистого помыслами. Тому Стиву такие девочки нравились. С одной такой хотелось провести жизнь и остаться навсегда запечатлённым на пожелтевших семейных фотографиях. Жизнь вывернула всё на сто восемьдесят градусов, а сопляк Роджерс подрос и безнадёжно испортился, однако вкусы его остались прежними, и одному дьяволу известно, как теперь всё это совместить. — Ты веришь в любовь с первого взгляда?
В каких сопливых мелодрамах он подсмотрел эту банальщину, Роджерс не помнил, но подействовала она отменно, Дэйзи вспыхнула и спрятала предательски заблестевший взгляд на дне чашки. Чудесная, доверчивая девочка, а упрямству Роджерса противостоять было невозможно ни раньше, когда он изо всех сил рвался в армию, ни сейчас, когда желанная цель так близко. Это качество лишь то немногое, что осталось в нём без изменений.
Дэйзи позволила ему целовать свои руки, обнимать, награждала его трепетными взглядами из-под опущенных ресниц и лёгкой улыбкой, которая обещала многое. Почти на час, огромный, бесконечный час он старался быть таким, как хотела она, держать её за руку, и слушать её девчачьи глупости, и порывы ветра, путающиеся в её волосах и кронах деревьев вдоль парковых аллей. А она в рот ему заглядывала, восхищённая, наивная дурочка, хотя он до скотской боли в грудине понимал, что ничем не заслужил такого отношения. Роджерс не смел резко менять курс и выбранную тактику, но прислонить её к шершавому стволу ближайшего клёна, развернуть спиной и спустить ей джинсы хотелось до потемнения в глазах.
Она — лишь горькая припарка, она не лечила и не спасала, а лишь ворошила ту гниль, что всадила ему ОБС в самую подкорку. Он не станет прежним, и обманывать себя без толку. Её раздражающую правильность, колчерукое кокетство и неопытность хотелось содрать и растоптать к херам, вытрахать из неё всё напускное, все эти обидки и ебучий бабский этикет, потому что мир устроен гораздо проще, а ломать и портить куда легче и приятнее.