Ощущение власти над ней, многократного превосходства в силе открывало безграничный простор для самых смелых фантазий, экспериментов с формами и способами обладания желанной женщиной. Возможно, так обозначалась обыкновенная похоть, впервые поддаться которой ему выпало лишь сейчас.
Если бы задохлику из Бруклина когда-нибудь и дали, то только из жалости. На таких, как Дэйзи, в те беспросветные времена оставалось лишь неистово дрочить под одеялом так, чтобы не спалиться перед мамкой, а днём ходить мимо, гордо расправив тощие плечи. Но после эксперимента жизнь слишком часто и злобно над ним глумилась, посылая испытание за испытанием, в перерывах между которыми Роджерс просто элементарно не успевал наладить личную жизнь. Из разрозненных, бессвязно метущихся по черепной коробке мыслей, он пытался вычленить хотя бы призрак той нежной, трепетной влюблённости, которую испытывал к Пэгги Картер, но тщетно. Шлепки мокрых тел и капли, сбегающие водопадом вдоль её спины, заставляли мысли растекаться, бултыхаться в поджатых яйцах, подначивая оторваться на девчонке за все бесцельно прожитые годы.
На палец, проникающий в тугое кольцо мышц, Дэйзи отозвалась мгновенным напряжением всего тела, но сопротивляться не посмела. Как чертовски заводила эта её податливость, беспрекословность, а лёгкое недовольство так вообще срывало тормоза. Хотелось иметь ее везде, куда можно и нельзя, а всё, что нельзя хотелось проделать с удвоенным рвением.
— Я не хочу. — Наверное, он слишком расслабился, потерял концентрацию, потому что Дэйзи непостижимым образом вывернулась из крепкого захвата, оказалась с ним лицом к лицу. Прищуренный, строгий взгляд заволочен туманной дымкой — желания близости у неё, казалось, ничуть не убавилось. Она сама потянулась за поцелуем, встав на носочки, смело притянула его к себе за шею, требуя нежности взамен грубого сношения. Роджерс ответил ей, кусая её припухшую нижнюю губу до удивленных вскриков боли, до железного привкуса крови во рту, врываясь в её рот, сталкиваясь зубами, поднял её, усадил на себя, рискуя знатно навернуться на скользком дне душевой.
— Я люблю тебя, люблю, люблю! — в порыве выкрикнула Дэйзи, содрогаясь от мышечного спазма, предвестника очередного оргазма.
Волна холода прошила позвоночник, отзываясь колючим нытьём костей от темени до поясницы, Роджерс едва не отцепил руки, позволив ей ссыпаться сломанной куклой на пол. Её тело ещё содрогалось, и дыхание срывалось на тихий скулёж, когда Стив сжал в кулаке её волосы, задрал ей голову и заставил смотреть себе в глаза.
— Враньё, — тон слишком ледяной, слишком спокойный для его положения, когда он всё ещё был внутри её влажного, горячего организма.
Она ни черта о нём не знает. Все, что может быть в этой маленькой, милой головке, ограничено тремя общеизвестными, однобокими понятиями — герой, щит и продушенный нафталином костюм в экспозиции музея. О нём настоящем не знает никто, даже Барнс забыл или просто вспоминать не желает. О том, чего ему всё это стоило, и в каком болоте дерьма он увяз по самое горло и продолжает вязнуть, это создание не имело ни малейшего понятия. Её немое восхищение вызывало отторжение — нынешний Роджерс не считал себя достойным его, а её доверчивая наивность манила разбить её об острые угли реальной жизни.
Она замолчала, а удивление и растерянность на дне её глаз сбились глубоким, болезненным толчком, потом другим и третьим, после которых Роджерса накрыло, и в голову ударило до потемнения в глазах. Острый, бесконечно долгий оргазм заставлял сбиваться дыхание и упирать ладони в мокрую плитку, опустошаться прямо в неё, наплевав на предосторожности.
— Чёрт! — Дэйзи злобно посмотрела на него. После первого их раза, тогда, на улице ей пришлось заехать в аптеку, и от выпитой капсулы ей неделю было мучительно плохо — побочных эффектов в ней было больше, чем положительных результатов. Делать это ещё раз она совершенно не хотела.
— Что такое? Ты же любишь меня, значит должна хотеть от меня детей! — с каждой секундой высокий градус атмосферы в крохотном закутке ванной падал, стремясь к абсолютному нулю, и Дэйзи отчаянно искала в этом вмиг похолодевшем взгляде отголоски благородного, обходительного капитана, которого ей так отчаянно хотелось в нём видеть. — Или я чего-то не понимаю в этой жизни?