— Нет, я телефон потеряла.
— Без четверти два. Автобусы не ходят.
— Чёрт, — процедила она сквозь зубы. В сумке затесалась двадцатка, вызвать бы такси, да не откуда, ни автомата, ни одной открытой лавки поблизости. Она мокрая до нитки, только кончики волос подсохли и вьются теперь барашками — прощай укладка, попала в самый ливень, упорно, со злости топала вперёд и даже не пряталась, глупая. Сейчас она чувствовала себя мерзко, холодно, устало, с мечтой добраться до горячего душа и одеяла, а не торчать тут до утра.
— Проводить могу. — Хорошая девочка, попадёт в беду, будет жаль. Его время и так растянуто на бесконечность без нормального сна и допуска к работе, пока медики и психологи «ЩИТа» вовсю настаивают на дополнительных обследованиях. Дерьмово, что он всё ещё не мог напиться.
— Мало ли на какой сброд нарвётесь, — добавил капитан, когда она тайком бросила на него настороженный взгляд.
— А вы, значит, не сброд? — она вскинула брови, лицо её охватил свет фар пронёсшейся мимо машины, из которой гремел нигерский рэп. Парни из гетто высунулись в окна тачки по пояс, чтобы покрыть девчонку хуями, сделать пару непристойных предложений и накрутить неприличных жестов, успев всё это на скорости под сотню миль в час. А она была хорошенькая — оленьи глаза, нахально вздёрнутый носик и ямочки на щеках, с которых ещё щенячий жирок не сошел. Девушка казалась очень юной, но глаза выдавали её.
— Ну, выбора у вас нет, — усмехнулся Роджерс, провожая авто красноречивым взглядом и не менее красноречиво изогнув бровь, — Позвольте побыть вашим героем, мэм?
— Вы, кажется, уже побыли им недавно, — она едва улыбнулась в ответ на его кривую усмешку и недвусмысленную фразу. Внимательная она, заметила-таки рассечённую скулу и полукруг запёкшейся дочерна крови на нижней губе, слишком по-бабски пухлой, которая его частенько выбешивала в зеркале. Привет комплексам из детства.
— Мне не привыкать, — год назад капитан Роджерс дал бы сам себе по шапке за одну только мысль козырнуть собственным публичным статусом перед девушкой. Сейчас же какой-то дурной мудак сидит в его башке и распевается соловьём, а остатки адреналинового топлива хлыщут раскалённым железом по пяткам, подначивая заливаться ещё развыёбистее. Ощущение, что всё внутри горит и полыхает. На это чувство можно подсесть не хуже, чем на алкоголь, если бы он хоть как-то влиял на его организм.
— Ну, хорошо, — она поняла, что отделаться от него не светит, да и внутреннее обаяние Роджерса, и это призрачное ощущение безопасности рядом с ним никто не отменял. Капитан всё так же внушал доверие одним лишь своим монументальным видом, будто вся эта фееричная хуйня, которая целый год подтачивала изнутри саму его суть, только лишь приснилась ему. — Топать долго, правда.
— Я не тороплюсь, — Стив лишь плечами пожал. Однажды давно он собрался пешком в Австрию, а уж пара-тройка кварталов не в счёт. — Заодно послушаю весьма интересную историю, отчего же юная леди одна на улице в такой поздний час?
— Дэйзи, — она представилась первая, едва удержалась, чтобы не ляпнуть «Вовсе не юная и далеко не леди» вдогонку. В отличие от Роджерса, безудержно разговорчивой её сделала пара стопок текилы, опрокинутой в кабаке за углом. — Я завалила экзамен, пошла в бар заливать горе, рассорилась с подругой и потеряла телефон. В общем, день-дребедень.
— Первокурсница?
— Нет. Последний год.
Отчего-то Роджерс озадачился вопросом, есть ли девчонке восемнадцать, но он пролетел в мозгу почти моментально вместе с огненным ураганом, пляшущим под рёбрами учащённым сердцебиением. Будто кто-то неуловимый поставил невидимую галочку напротив очевидных достоинств собеседницы, а достоинств было не мало. Симпатичная, кажется, неглупая, и голос с хрипотцой приятно царапает слух, и ночь достаточно темна, чтобы выдумать себе ещё с десяток причин не отставать от её торопливых шагов.
Дэйзи и не думала его узнавать, а он не спешил раскрывать интригу — короткого «Стив» хватило для почти непринуждённой беседы. Пока он проваливался в транс от ровного, тёплого тона её голоса, приятно зудящего чуть ниже диафрагмы, помутнённое нескончаемой бессонницей сознание рисовало блеклые штампы образов над чуть прикрытыми веками. Чёрные корабли «Озарения» в дымчато-сизом небе, подыхающий в огне Нью-Йорк и опрокинутая в крошево глыба с целой страной. Кровь на руках, на белом фаянсе, на хроме водопроводных кранов, да повсюду, и чужие глаза в отражении.
Резкий приступ боли в ударенной грудине заставил едва ли не пополам согнуться. Одному дьяволу известно, как же всё заебало, а она идёт рядом, такая маленькая, хрупкая, со своими глупыми, ничтожными проблемами, что-то щебечет и ни на йоту не осознаёт, каково это держать на плечах весь мир. И каково это опрокинуть его под ноги и растоптать к хуям подошвами армейских сапог. Да никак, блять, никак! Пусто, гулко, глухо, даже страшно делается, отчего так на всё плевать.