— Мудак, значит? А может так оно и есть? Может, вас всех обманывали? — Зверь внутри давно одержал верх, черта пройдена, от сделанного уже не отмыться, а сдерживать себя сейчас — безумие.
Роджерс схватил её за щиколотку и дёрнул к себе. Тело проехалось по полу, сметая за собой диванные подушки и сворачивая в гармошку коврик, об который болезненно стиралась натянутая на позвонках кожа, пока он снова и снова вбивался в обессиленный организм. Дэйзи затихла и позволила сознанию отключиться — инстинкт самосохранения приказал ей расслабиться, чтобы ограничить количество травм. Где-то она читала об этом…
Холодная полоса рассвета вором кралась в пространство притихшей квартиры, разбрасывала бесформенные линялые отсветы на серой плиточной кладке коридора, когда Роджерс прошлёпал по ней босыми ногами, чтобы отлить. Хреновая координация и отупляющая лёгкость в мышцах едва не пронесла тело мимо дверного проёма, заставляя стукаться об косяки, будто он впервые в жизни пьян в стельку. Прокушенная губа покрылась коркой запёкшейся крови, саднила, вынуждая раз за разом в бессознательном жесте проходиться по ней языком. Кафельная стена охлаждала пылающий лоб и свободную ладонь, шорох воды сливного бачка перешёптывался с белым шумом из гостиной — вещание давно прекратилось, а выключить ящик так и не дошли руки.
Когда Роджерс увидел высохшую, бордовую мазню чужой крови на стволе собственного члена, на него обломками бетонных глыб рухнуло осознание того, что он натворил.
========== Глава 10 ==========
Внутри что-то с шумом оборвалось и ухнуло куда-то вниз. Немой ужас, пронзивший стрелой легкие, отразился кривой гримасой на безупречном, бледном лице, которое Роджерс спрятал в моментально взмокших ладонях. Грохочущее сердце разрывало грудную клетку безмолвным осознанием, расшвыривая по организму огненные вихри. Он медлил, занося ногу над порогом, растягивая шаги до места, где в последний раз оставил Дэйзи.
Провалы в памяти до полного выключения сознания и контроля над своими действиями сегодня случились впервые. Перед глазами мелькали ночные кадры, вывороченные до неузнаваемости, исхлёстанные вдоль и поперёк кроваво-алыми полосами, будто не его собственные, а подсмотренные откуда-то сверху. Каждый вырванный кусок воспоминаний вгрызался осколком под кожу, лишал кислорода, выворачивал шкуру наружу с каждым шагом к приоткрытой двери ванной, откуда к его босым ногам тянулся липкий, ржавый язык света.
Он не мог этого сделать. Кто угодно, только не он. Подсознание бросало разуму последние спасательные круги оправдания, чтобы и без того расшатанная психика не слетела ко всем чертям с орбиты в чёрные, бездонные дали, откуда уже не возвращаются. Он не мог сделать то, за что до посинения ненавидел опустившихся мразей, он не мог издеваться над слабой, безвинной душой, которых поклялся защищать ценой жизни. Он не мог…
Было уже за полночь, когда Дэйзи, притворно обмякшая в его руках, рванулась к двери. Стив поймал её у самого порога и с трудом разжал ей пальцы, намертво вцепившиеся в дверную ручку. Отчаяние придало ей сил — борьба за свободу продлилась дольше, чем капитан рассчитывал. Она до крови расцарапала ему плечи, отбила руки об асбестовый торс, пока не хрустнуло запястье, вытравливая из неё, стоически молчаливой, сдавленный скулёж. Скрутить её в узел мешала заторможенная реакция, а вымуштрованный организм начисто забыл, как обезвреживать противника, не причинив ему вреда. Роджерс ударил её тыльной стороной ладони, наотмашь, с оттяжкой, ударил ещё и ещё, пока тонкая струйка крови не поползла из разбитой губы.
Стив смотрел на себя со стороны, будто он безнадёжно больной в коме, а душа его отлетела и кружит под потолком, прощаясь со своим последним пристанищем. Но он чувствовал всё до мельчайших деталей — её вкус, её запах, её боль, её страх, словно она одна сегодня расплатилась за всё и за всех, однажды причинивших ему вред. Ему до бешеной дрожи нравилось, как Дэйзи кричала, когда он нарочно прикусывал её раненые губы, нравилось ощущать на языке солоноватый привкус крови, нравилось врываться в её тело без позволения, поочередно везде, где она могла его принять, пока болезненная, неприятная сухость не сменилась липкой влажностью крови из разорванных тканей.
Это мог быть, кто угодно, только не он.
Тихое верещание покаянной совести взвыло на высоких частотах, когда Роджерс дрожащими пальцами приоткрыл дверь в ванную. Дэйзи лежала на полу, избитая и неживая, накрепко привязанная к трубе собственным чулком. Тонкая ладонь свисала бледно-серым пергаментом, обвитая вокруг запястья чёрной шелковой тканью, будто повешенная за шею птица — Роджерса тогда неумолимо затягивало в мутный, болезненный сон, и он привязал её, чтобы она не сбежала, пока он спит.