Позвоночник до боли вжимался в дверной косяк, в глазах защипало, сухие, беззвучные рыдания выдрались из глотки калёным железом, Роджерс бессильно съёхал вниз, схоронившись в уголке между стеной и сушилкой. Взгляд застилал влажный сумрак, не давая разглядеть детали — высохшие, бордовые пятна на её теле, синева по коже от ударов, от слишком сильного давления и неловких объятий, больше походящих на схватку, волосы, паутиной рассыпанные по её неподвижному лицу. Стив с занятого им куска пространства не видел, как она дышала, а подойти, подползти к её телу, чтобы убедиться в том, что он совершил жестокое убийство собственной девушки, Роджерс не мог.
Шорох вибрации мобильника по гранитной поверхности раковины заставил вздрогнуть, очнуться от мутного наваждения, поднять туловище с пола и шаркающей походкой зомби двинуться на звук, усилием воли стараясь не смотреть в сторону тела. По тусклому экрану ползли строчки «номер не определён», которые для капитана означали вполне определённый порядок действий — ответить, собраться и идти, куда скажут, но в этот раз всё оказалось иначе. Роджерс отложил аппарат.
Всё это нужно закончить. Свои и чужие мучения встали поперёк глотки, вынуждая терпеливо слушать бесконечное гудение телефона, твёрдо и методично вытаскивать на свет собственную волю в противовес воле ОБС через оглушающую резь под черепной костью. Хуже уже не будет, его Дэйзи, распластанная безвольным трупом по полу, тому доказательство.
Тело работало на автомате. Роджерс вывернул краны до отказа, заполняя гулкую пустоту ванной шорохом проточной воды, стащил с себя штаны и погрузился в воду, подставляя макушку, плечи, шею тёплым, расслабляющим струям. Телефон упорно разрывался на пятьдесят первом пропущенном вызове, неумолимо теряя заряд батареи, когда Роджерс разбил об акриловый бортик тяжелую керамическую банку с жидким мылом. В воздухе рассыпались молекулы одуряющего запаха марокканских апельсинов, слишком уютного, тёплого, домашнего, будто здесь живёт дружная семья, и трагедия случилась где угодно, только не в этих стенах. Наверное, Дэйзи любила этот запах. Наверное, она много чего любила, а ведь он ничего не знал о ней. Она говорила что-то про Париж, а он ее не слышал, про приют для брошенных животных, и он снова её не слышал, о том, что она хорошо рисовала в школе, и это прошло мимо, а сейчас стало вдруг так важно. Где она была, что видела, чего хотела и к чему стремилась, он не знал ничего, и от этого разрывалась душа, ведь она уже ему не ответит.
Острый скол керамики прошёлся по коже, проникая глубже, достигая вен, разрезая волокна мышц, Роджерс оставил его в ране, чтобы проклятая регенерация не нарастила новый защитный слой быстрее, чем из него вытечет достаточно крови. Он не имел права причинять себе вред, Моро вытряс бы ему душу способами, о которых капитан еще не знал, а безжизненную оболочку утилизировал бы, как неудавшийся опыт. Но сейчас сопротивление заложенным программам достигло предельной, небывалой до этого точки, и Роджерс почти счастлив был, что сумел прекратить это сам. Борьбу за его драгоценную шкуру Моро проиграет, отныне Стив может сам решать, что делать со своей жизнью, чтобы никому больше не принести вреда.
— Не смей сдыхать в моей квартире! — Он не заметил, как Дэйзи дёрнулась от звука разбивающейся посудины, как очнулась от очередной глубокой отключки, в которую измотанный организм её отправил, как с трудом дотянулась до маникюрных ножниц и срезала проклятую колготочную ткань с собственного запястья.
Живая Дэйзи или её не упокоенный дух, встретивший его у адских врат, нависал над ним и хлестал по щекам, стараясь привезти в себя. Прошло достаточно времени, чтобы организм провалился в благостное небытие, а кровавое болото, в которое превратилась прозрачная вода, прятало от неё руки и воткнутые в запястья осколки, пока она лихорадочно шарила под водой в поисках его повреждённых конечностей. Слив с хлюпаньем усасывал в канализацию чуть больше пинты капитанской крови, пока Дэйзи судорожно перебирала сушилку, чтобы, наконец, одеться, и перетряхивала аптечку, вытащенную с верхней полки.
— Боже, я не верю, что делаю это, — она вытащила осколок, приложила марлевую повязку, сдавила ему запястье, силясь остановить кровотечение, пока Роджерс безвольной куклой смотрел куда-то в потолок. Открыто подставленный кадык так и манил всадить ему этот гребаный скол прямо в сонную артерию, и он умолял бы её сделать это, если б мог произнести хоть слово. — Сейчас ты встанешь, уйдешь отсюда и сдохнешь где-нибудь в подворотне, только не здесь, ясно?!