Капитан Америка сильный, он выдержит всё, он всех спасет и защитит. Полное дерьмо, ложь, наебалово для олухов. Символ для воспитания ещё парочки поколений патриотичных дебилов, которые с радостью сложат головы где-нибудь в Дамаске или Сирии во имя Америки и бездонных карманов дяди Сэма. Он сломался, механизм заклинило, у заводного солдатика сдохла батарейка, Стив не ощущал себя даже тенью тени себя прежнего. Лишь редкий якорь цеплялся за илистое дно, где бравый капитан Роджерс навсегда сгинул, оставив после себя лишь чёрно-белую кинохронику. Сегодня этим якорем стала Дэйзи, чьи губы напоминали ему губы Пэгги и тот поцелуй, сорванный с них перед гибелью номер один…
— Я тебя заболтала, наверное, — она вышла следом и встала за его плечом, тихая, тёплая, свежая, пока он дышал и не дышал, сгорбившись над стальными прутьями ограждений. Доверчивая, наивная, сама взяла его за руку, тщетно пыталась в глаза заглянуть. Глупая, ведь ничего кроме необъятного дна она в них не увидит, а он неизбежно утянет её за собой, ведь падать одному чертовски страшно. — У тебя кровь идёт.
Разум дробился на крошево, чтобы собраться заново мозаикой с лишними деталями, которых не выкинуть, и пристроить некуда. Стив развернулся к ней, сделал шаг, обнял, пачкая бордовым светлую ткань платья, позволил себе раствориться в её обеспокоенном взгляде, провести пальцем по тонкой складочке меж бровей, по линии пушистых ресниц, по бриллиантовому гвоздику в нежной мочке уха.
— Ты очень красивая.
— Что с тобой? Да у тебя жар, похоже, — организм боролся с вирусом каждую грёбаную минуту, жар не выпускал его ни днём, ни ночью, заставляю иной раз скатываться в бред. Если бы ты знала, девочка, то сейчас же отпросилась бы в дамскую комнату припудрить носик и свалила бы через заднюю дверь в глухую ночь, но нет же. Добросердечное создание, она искренне беспокоиться о малознакомом мудаке, который хочет хоть на миг вынырнуть из собственного дерьма каким угодно способом и за чей угодно счёт.
— Я могу чем-то помочь? — Запутать пальцы в ее волосах, смять прическу, вылизать, сожрать эту блядскую помаду, оставить её без этой бабской фальшивой брони, с обнаженной душой и телом, до дна выпить. Если она могла помочь ему сейчас, то только этим.
— Спаси меня, Дэйзи, — хитроумный приём или крик о помощи придушенным шёпотом над самым её ухом, который прошёлся по спине и тонкой шее ознобом. Она не отстранилась, когда Стив коснулся её губ своими, не испугалась, когда он прижал её за талию к себе теснее, чем прилично на людях. — Пойдём отсюда.
И ведь пошла, будто ядом парализованная. Три бокала вина, выпитых от волнения, или невозможная химия, возникшая между ним с первых минут, травила ей разум, неумолимо обещая, что наутро она сильно пожалеет о том, что ещё не произошло, но произойдёт непременно. Чутьё не подводило Дэйзи, а страх неизвестности лишь раззадоривал нервы. Стив был лишь немногим старше её, если исключить семьдесят канувших в бездну лет, но синие, кристально-честные глаза помутнели, будто за его плечами три прожитых жизни. Этот контраст притягивал, этот огонь внутренней борьбы манил дотронуться и обжечь пальцы. К сломанным тянет, от проблемных выносит крышу, и Дэйзи чувствовала, что почти влюбилась, как наивная первокурсница.
Она не возражала, когда он перемахнул через перила и утянул её за собой, мягко поставив на землю. Доза бессовестного адреналина хлестала по венам, когда они сбежали из ресторана, не оплатив счет, а солнце давно поглотила чёрная полоса горизонта. Стив крепко держал её ладонь и вёл за собой в лабиринты дворов и переулков, и Дэйзи всю дорогу не проронила ни звука, задавленная плотным напряжением, скрученным в тугой кокон между ними.
Стив прижал её к кирпичной стене за мусорными баками, из которых сочилась густая жижа протухшего мусора, извергая плотную, гнилостную вонь. Потемневшие, зассанные собаками и людьми углы, мерный шорох крысиных лап по жестяным крышкам, кошачья война за территорию на крыше какой-то местной забегаловки, пар из приоткрытого канализационного люка, смех и болтовня в соседних переулках. Вокруг темно, лишь серый, освещенный тусклыми ночным освещением прогал меж домами, где сновали люди и машины, но никто не смотрел в их сторону. А если и смотрел, то им было глубоко срать, кто и чем там занят, пусть хоть убивают, лишь бы их не касалось.