— Я видел, как вы бежали, — ответил Ханбин и, наконец, отвернулся. — Вам повезло, что вы успели на последний автобус.
В одном ухе у него был наушник, и он снял его, видимо, ожидая, что она скажет что-то еще, но ей было не так-то просто говорить на корейском. Он сказал:
— И давно вы в Корее?
Не то чтобы он был таким уж общительным. Он не знал, почему он так спокойно разговаривает с незнакомым человеком. Сказал, даже не подумав.
Вопрос Ханбина поставил ее в замешательство. Впрочем, повезло, что он знал английский, и ей удалось объясниться, смешав два языка. Она ответила:
— Вы не подумайте… Просто, помимо корейского, я изучаю еще два языка, и у меня в голове все перемешалось.
— Видимо, вы очень умная.
Она засияла улыбкой, и он тоже улыбнулся — под маской ничего не было видно.
— Не совсем, — сказала она. — Просто мы с подругами собираемся за этот год побывать еще в нескольких странах. Корея первая в списке.
— Вы с подругами? Как тогда вы оказались одна поздно вечером в Пусане?
— Знаете… Мы летели четырнадцать часов, потом пять дней провели вместе, и я просто хотела немного погулять одна, понимаете? — Она внимательно заглядывала ему в лицо, но было странно видеть только глаза. — Хотя это, наверное, некрасиво по отношению к ним.
— Я понимаю, — ответил он быстро. — Я тоже люблю проводить время один. В этом нет ничего такого. — Он пожал плечами. — Вот даже сейчас я еду один. — Подумав, он добавил: — Я жил в общежитии, и… Любому человеку хочется побыть одному. Я знаю, что вы чувствуете.
— Правда? — Она опять улыбнулась и сказала: — А на кого вы учились? Вы получали образование в Корее?
Нет ничего удивительного в том, что она сразу подумала о студенческом общежитии при университете. Она иностранка — может, ей и неизвестны все тонкости.
— Да, я… — Ханбин запнулся и откашлялся, чтобы подумать, потому что он вообще не собирался ни с кем разговаривать, и у него в голове не было заранее выдуманной истории. — Да, в Корее, я изучал экономику.
— Экономику? Я тоже! — Она радостно улыбнулась, а Ханбин устало выдохнул. Оставалось только надеяться, что она не заговорит об экономике. — Только не в Корее, а дома. Я там и познакомилась с подругами — в колледже. — Она как-то грустно вздохнула, откинулась на спинку и добавила: — Надеюсь, они не обиделись, что я их кинула. Ну, они захотели пойти на концерт, а я решила, что лучше я съезжу в Пусан. Утром с туристической группой мы забрались на гору, а вечером удалось попасть на распродажу косметики.
Ханбин взглянул на нее с любопытством и спросил небрежно:
— Вы любите походы? — Ему определенно начало казаться, что он уже знает эту девушку.
— Не знаю. Я впервые была в походе, но мои девчонки ни за что не соглашались, поэтому я поехала одна, — пожала плечами она.
Она будто бы не собиралась продолжать тему, поэтому Ханбин спросил:
— А что за концерт?
— IKON.
Ханбину, кажется, стало плохо. Сердце пропустило пару ударов, а внутри все задрожало. Он даже перестал моргать и просто уставился в одну точку перед собой. Его никто не должен был узнать, а тут эта болтливая иностранка так просто заговаривает об IKON. Нет, она не могла его узнать. Как? Он так спрятал лицо, что сам себя не узнавал. Из шапки даже не выглядывали волосы. Он украдкой взглянул на нее, но она продолжала смотреть в окно, будто задумавшись о своем. Заметив его молчание, она добавила:
— Я плохо разбираюсь в корейской музыке, знаете. А такую распродажу пропустить было нельзя.
Нет, она точно не знает.
— Поэтому у вас такой большой рюкзак? — спросил Ханбин осторожно, почему-то ожидая, что сейчас она попросит сфотографироваться.
— Все продают оптом! — ответила она недовольно. — Возмутительно. Мне не нужно сразу десять одинаковых кремов. Мне ответили «Извините, мы не можем вам помочь», а потом девушке за мной в очереди продали один крем. Очень странно. У меня теперь всего по десять…
Ханбин усмехнулся — все-таки с ней было весело, — и сказал:
— Иностранцам продают только оптом. Это выгодно.
— Хорошо, что меня не смогли уговорить пойти на концерт, иначе совсем не осталось бы денег, — добавила она, а Ханбин внутренне вздрогнул, напрягся и закусил губу.
Неужели она опять возвращается к этой теме?
— На самом деле, — сказала она и даже придвинулась к нему, будто собиралась рассказать секрет, и Ханбин тоже невольно подался вперед, — мне нравились их песни раньше, но недавно я решила посмотреть их выступление, чтобы хотя бы узнать, как они выглядят, но им будто чего-то не хватает, понимаете?
— Да что вы? — Ханбин кисло взглянул на нее и отодвинулся. Может, она просто издевается? По крайней мере, тон у нее был такой, словно она на что-то намекает. Нет, она точно не могла его узнать. В лучшем случае она обозналась, приняв его за другого. Она иностранка — для нее все азиаты на одно лицо. Да и разве можно понять что-то по глазам?
— Впрочем, — она махнула рукой, — не слушайте меня. Не хочу, чтобы вы обиделись.
— Почему я должен обидеться? — Ханбин не удержался и посмотрел на нее большими глазами. Они едут уже час, а он так и не понял, знает она или нет. Девушка просто ходит вокруг да около, будто играет, но, если нет, получается слишком много совпадений.
— Я просто обычно слушаю классический рок. Led Zeppelin, Scorpions, Black Sabbath… Поэтому не мне рассуждать о корейской музыке, — ответила она небрежно.
Ханбин точно этого не выдержит. Им ехать еще пять часов, а он уже чувствует себя, как на краю пропасти. Это не поездка, а ходьба по льду. Надо успокоиться и перестать подпрыгивать от каждого ее слова, либо просто прекратить разговор. Но Ханбин не мог так просто прекратить. Что-то буквально заставляло его продолжать. Из любопытства, немного волнуясь внутри, он внимательно посмотрел на нее и сказал:
— И чего им не хватает, как вы считаете?
— Изюминки, — деловито ответила она, а Ханбин довольно улыбнулся под маской. Интересно, замечала ли она? — Наверное, просто мои вкусы поменялись. Иначе почему они мне сначала понравились, а потом — нет?
Ханбин тщеславно хотел продолжить обсуждение группы, которую он покинул, но, как некстати, зазвонил ее телефон. И кто звонит в такой час? Потом она десять минут разговаривала на иностранном, незнакомом Ханбину, языке — было похоже на французский, но автобус так шумел, что он не понял. А закончив, она, видимо, совсем забыла тему их разговора и сказала:
— Девчонки ждут. — Она потрясла телефоном. — Спрашивают, куда мы пойдем с утра. Нельзя терять ни минуты, понимаете. Мы улетаем через десять дней, а еще столько всего не посмотрели. Только вот бы они хоть раз смогли принять решение сами. Знаете, я хочу, чтобы хотя бы иногда кто-то принимал решение за меня. Но, — она грустно развела руками, — если я прошу их решить самим, они говорят, что не знают.
— Сложно быть лидером, — хмыкнул Ханбин. — Все на тебя полагаются, и ты один несешь ответственность, если что-то случается.
— У нас с вами, кажется, много общего, — улыбнулась она и украдкой взглянула на него. — Вы во многом меня понимаете.
— Может, мы соулмейты? — сказал Ханбин и только потом подумал, сделал большие глаза и неловко закашлялся.
— Мне действительно кажется, что я вас давно знаю, — ответила она, а Ханбин нервно посмотрел в телефон. — Разве такое может быть? — Она снова заглянула ему в глаза, но быстро отвернулась и сказала: — Извините, я так настойчиво смотрю вам в лицо… Просто никак не привыкну к тому, что многие ходят в масках. Вам удобно?
— А вам не сложно дышать из-за пыли? — ответил он, пока она продолжала смотреть на него с любопытством, только уже не сидела так близко. Ханбину начало казаться, что она определенно точно хочет, чтобы он снял маску, и она разоблачила его. Впрочем, может, он просто сходит с ума.
— В Пусане было лучше, чем в Сеуле, — сказала она.