Микки практически привязывает к себе поверхностным дыханием, прикушенной губой, хриплыми выдохами, осторожным «Йен, блядь, я же тебя…»
Йен затыкает грубым поцелуем, всё ещё надеясь на нормальную жизнь.
***
– Я не могу так, Микки, я уже не тот, – говорит Галлагер, а у самого внутри сверхновая взрывается, уничтожая внутренности подчистую.
Микки тянет на себя, хватается за запястье, снимая полоску плотно прилегающего браслета, спрашивает:
– Ты уверен?
Голос хрипит от грубой нежности, когда он проводит пальцами по выжженным буквам. В этом весь Милкович – грёбанные противоречия, чёртово ощущение жизни, ёбанная дыра без него.
Йен пытается вырвать руку из крепкого захвата, дать себе шанс на спокойствие, но Микки и тут рушит всё к чёртовой матери, прижимаясь губами.
– Ты знаешь наверняка, что без меня будет лучше?
Он смотрит в глаза с испугом и насмешкой, а затем проводит языком по заветным буквам. Йен скулит, наконец избавляясь из плена чужих рук, но вместо того, чтобы протрезветь, пьянеет ещё сильнее, обхватывая чужое лицо ладонями, царапая короткими ногтями стриженый затылок.
– Будь ты проклят, Микки, – яростно сужает глаза, шипит прямо в растянутые в довольной усмешке губы.
– Я с рождения проклят, – хмыкает тот, а глаза – серьёзные, шальные, бешеные, словно Милкович обдолбался и ничего не соображает, просто действует на инстинктах, забирая то, что принадлежит ему по праву.
По праву.
Йен дёргает уголком рта в каком-то подобии улыбки, прикрывает глаза и погружается в это безумие с головой, едва ли не вылизывая чужой рот. У них никогда не было иначе, всё время – будто на грани, за границей разума, за пониманием того, что делаешь, за неспособностью объяснить свои действия.
Галлагер с трудом отпихивает Микки от себя, шумно переводя дух и вцепляясь руками в волосы. Отходит на пару шагов, ерошит рыжие пряди, упирается ладонями в нагретый металл автомобиля, прикрывает глаза. На обратной стороне век – Микки, на подкорке – Микки, в венах, в чёртовом ДНК, в подсознании и во всех мыслях – ёбаный Микки, чтоб его, Милкович.
Йен переводит взгляд на незащищённую метку, горько усмехаясь. Даже тут он, захватил всё, подчинил себе, ну и что тут поделаешь, о какой нормальной жизни можно говорить, да и когда она хоть у кого-то из Галлагеров была – нормальная жизнь? Кого он пытается обмануть, если его разрывает на части без Микки, если каждый вдох – с осознанием того, насколько хочется делить один воздух на двоих, если каждый взгляд прошивает насквозь? Зачем ему нормальная жизнь, если он без него даже функционировать нормально не может?
– Пошёл ты, Микки, – цедит сквозь зубы. – Пошёл ты нахуй.
Микки усмехается, забираясь на пассажирское сидение, Йен стирает чужую самодовольную улыбку поцелуем.
“У нас проблема,” – думает Йен, ловя чужой взгляд. – “Я не люблю никого, кроме тебя.”
Милкович прикрывает глаза, откидывая голову на сидение и улыбаясь уголками губ, сползает ниже, чтобы солнце не слепило так глаза, и Галлагера перемалывает в крошево от мимолётного осознания: он и не должен больше никого любить.
Йен смеётся, показывая фак американской стороне границы.
Он дома.
Наконец-то он дома.
========== Артур/Мерлин. ==========
Комментарий к Артур/Мерлин.
Strange8, Вы так долго просили у меня Мертур, что мне стало стыдно и я нашла в себе силы его дописать
*надеюсь, не разочарую*
***
модерн!AU (люблю истории с реинкарнацией Артура и вечно ждущим его возвращения Мерлином), одинаковые метки, сломленность и надежда, магия и многовековая любовь.
с этими двумя попросту не умею иначе; иначе они и не заслуживают
У Мерлина руки подрагивают, когда он тянется за стаканом скотча на столе. Он осушает его одним долгим глотком, вытирает рот тыльной стороной ладони, зажмуриваясь, а затем с силой швыряет тяжёлый дорогой хрусталь на дубовый паркет. Ему кажется, что он попал в какую-то параллельную Вселенную: хочется орать, крушить всё на своём пути, избавиться от всего, что накопил за эти годы.
Он матерится себе под нос, хрипло и низко смеётся, отодвигая картину на стене и вводя шифр в высветившуюся панель. Мерлин не задумывается – план был продуман тысячу лет назад, все движения выверены, и серьёзно, ему плевать, что в нём практически литр элитного алкоголя – за свою долгую жизнь Мерлин научился не пьянеть, не гореть, не тонуть, не жить и не умирать.
Последнее до сих чертовски обидно.
Он выгребает всё содержимое, запихивает в спортивную сумку, спрятанную в нижнем ящике стола, оттуда же достаёт деньги, банковские карты, паспорт и несколько пистолетов с ножами, небрежно швыряя к остальным вещам, и напоследок шепчет слова заклинания, сбрасывая чужую внешность.
– Время пришло, – шепчет он, приподнимая уголки губ в немного безумной улыбке, а затем накидывает на голову мягкий капюшон толстовки, распахивает панорамное окно и шагает вниз с четвёртого этажа. Спустя пару секунд дом вспыхивает рыже-голубым пламенем.
Мерлину ни капли не жаль.
Жалеть он разучился очень давно.
***
Артур выглядит, как побитый щенок. Впрочем, именно так он себя и ощущает.
– Где ты его нашёл? – хрипло спрашивает смутно знакомый парень, хватаясь за его подбородок цепкими холодными пальцами.
Артуру хочется сбросить чужую руку, но когда он с вызовом смотрит в чужие синие глаза – забывает обо всём, что хотел сказать. В них слишком много боли, отчаяния и пустоты. Артур сильнее вжимается в стену, напуганный бездной на дне чужого зрачка.
– Ты не поверишь, Мерл, – смеётся Гавейн. – В больнице с амнезией. Он ничего не помнит ни о той жизни, ни об этой, его семья – очередные влиятельные засранцы – устала приводить его в чувство, вот я и предложил им место в дорогом закрытом пансионате. Лучшие врачи, бла-бла, они как услышали твоё имя, согласились на всё, – мужчина хмыкает, скидывая белый халат и, ослабляя узел галстука, садится за стол.
– Какая ирония, – хмыкает парень, жёстче сжимая подбородок. – Великий король Британии оказался в Штатах. У Дезир по-прежнему есть чувство юмора, ничего не скажешь. – Он поднимается на ноги, отряхивая джинсы, и отходит от Артура на несколько шагов. – Как думаешь, его целесообразно вывозить из страны?
– Понятия не имею, – пожимает плечами Гавейн, откидываясь на спинку своего стула и закидывая ноги на тяжёлую столешницу. – Это ты эксперт в этой области.
– Ничего, что я всё ещё здесь, нет? – наконец язвительно спрашивает Артур, словно придя в себя. – Такое ощущение, что вы двое мешок картошки обсуждаете, а не живого человека!
– Узнаю великого и ужасного, – почему-то смеётся Гавейн, откидывая густые волосы назад. – Интересно, с какой ещё знакомой мне стороны он себя проявит?
– Не обманывай себя, друг мой, – почему-то печально замечает незнакомец. – Он совершенно другой человек.
Артуру иррационально хочется возразить, но он заставляет себя молчать.
***
– Ты кажешься мне знакомым, – произносит неуверенный голос за спиной, и Мерлин вздрагивает от неожиданности.
– Возможно, – хрипло произносит он, оборачиваясь, – когда-то давно мы друг друга знали. Увы, времена изменились.
– Почему ты тогда пытаешься мне помочь? – непонимающе хмурится Артур слишком знакомым жестом. Мерлин зажмуривается на секунду, напоминая себе, что это не совсем его Артур, а затем неохотно признаётся:
– Из чувства долга, скажем так. И по старой памяти. Я всё-таки тебе должен.
– Мне кажется, что это я тебе должен, – упрямо хмурится Пендрагон. – А я привык доверять своим чувствам.
– Надо же, – внезапно улыбается парень, вскидывая словно посветлевшие, искрящиеся весельем глаза. – Хоть что-то не меняется. Возможно, всё получится. Увидимся позже, – он слегка кивает, направляясь к выходу из палаты, и Артур провожает его задумчивым взглядом.