- Сегодня была на работе, ей уже лучше, просила влепить тебе подзатыльник, чтобы прекратил терроризировать всех подряд. Правда, я против насилия, так что сегодня ты просто пьешь штрафную.
Намджун в одно мгновение расслабляется, растекается по столешнице амебой и устало выдыхает.
***
Она приходит сама. Капает весенним дождем на площадку перед дверью, смотрит взглядом погрызенного жизнью щенка, и Намджун не знает, чего желает больше: обнять и просушить чудушку волосы, влепить хёнский подзатыльник и уложить спать, или же отвести на кухню, чтобы долго и методично драть в мозг.
Донхи ему выбрать не дает.
- Покормишь? Директор Юнги влепил мне оплеуху и сказал, что уволит, если не пойду к тебе, так что я даже дома не была.
Намджуну дыхание перехватывает: раньше она его не просила. То есть, была какая-то фигня вроде «передай пиццу» или «кинь мне полотенце», но в плане «я полагаюсь на тебя» - это её третья просьба. Первая была ужасающей – она подсознательно искала защиту, и высказать смогла только во сне этим своим гребаным французским с идеальным произношением, вторая – недавнее «уведи меня отсюда», которое лучше всего показало, что девочка ему доверяет.
- Пошли, там баклажаны еще есть и курица в соусе, или тебе какой-то суп приготовить?
Тянется за протянутым полотенцем, вот только Намджун быстрее, и она затихает в поистине медвежьих объятиях для её хрупкого тела – тонкого, изможденного, выдержанного только на кофе и сигаретном дыме. Затихает, молча прижимаясь влажной после дождя щекой к его рубашке, даже не дергается (почти), когда парень утыкается в её волосы носом, лишь дышит тихо и сипло своими вечно недолеченными легкими.
А Намджуну крышу сносит. Срывает бешеным ураганом от жара её тела (надо бы не забыть подмешать ей таблетки; как ребёнок, чесслово), от дыхания, оседающего на кадыке, от запаха, боги, как же она умопомрачительно пахнет – дождем, сигаретами своими ментоловыми и легко, на грани ощущений – что-то свое, непонятное. От этого у него, взрослого уже мужчины – нет, не коленки подкашиваются – но в голове туманится, так что приходится даже щеку прикусить, чтобы в себя прийти. А Донхи молчит, даже когда он уже откровенно касается её шеи губами, хотя, возможно, она даже и не видит в этом ничего… эдакого.
- А ты умеешь суп с тефтельками делать? Мама такой делала.
- Мама где-то оставила рецепт, но я ничего не обещаю, - Намджун отвечает искренне, но чёртова хрипотца предательски его в другом случае выдала бы – но это же Донхи. Тихо фыркающая ему в рубашку Донхи, которая даже не осознает горьких Намджуновых мук. – А ты пока покупайся и высуши волосы. Хорошенько просуши, я проверю!
Донхи скрывается за дверью, и только тогда юрист со вздохом абсолютного недоумения ерошит волосы.
Она впервые вспомнила при нем о родителях.
***
- Знаю, что ты хочешь этой темы избежать, - Донхи, только что еле осилившая третью тарелку супа, согласно кивает и уворачивается от подзатыльника, - но и я уже молчать не могу. Почему ты не отбивалась тогда? Почему молча терпела?
Уборщица молчит. Методично похрупывает тостами, вылавливает из кастрюли еще одну тефтельку, после молча роется в холодильнике, варит какао и даже украшает его столетие назад купленными маршмеллоу.
- Это был мой отец.
Намджун чувствует, что руки начинают дрожать. Донхи, тем не менее, абсолютно спокойна – оно и понятно, девочка-то почти две недели прокручивала эту беседу – монолог – в своей голове, но вот Джуну это воспринять не так и просто.
- Я живу отдельно от семьи из-за возникших разногласий, стараюсь с ними вообще не пересекаться, но вот тогда не успела скрыться от беседы. Это всё, что сейчас я могу тебе сообщить.
- Мне и того хватает, знаешь ли.
И это правда. Ему нужно эту ситуацию обмозговать, попытаться принять такое…
Поискать статьи в интернете, обзвонить нескольких знакомых психологов, чтобы посоветовали верный путь к мягкой разведке прочих обстоятельств, сдержать себя от других звонков, последствия которых уже будут откровенным вмешательством в чужую жизнь.
- У меня девушка была, я говорил? – Донхи удивленно поднимает брови, и на одной до сих пор заметна крохотная царапина. Намджун и сам не понимает, чего это вдруг решил пооткровенничать, но вдохновлённо вещает дальше – от его незапланированной исповеди градус напряжения на кухне очевидно понизился. – Мы с ней вместе были со школы, глупые еще зелёнки влюбленные, смешные до не могу – Юнги-хён вечно с нас ухахатывался, когда мы отмачивали что-то нестандартное, а вот Джин-хён… мы с ним позже познакомились, - он замолкает, гоняя какао в кружке круговыми движениями запястья, смотрит на нерастворившиеся черные крапинки и вспоминает то время день за днем. Ухмыляется горько, когда в голове автоматически нажимается stop – чтобы не видеть самого болезненного.
- Знаешь, что самое смешное? В каких-то дурацких двадцать лет просыпаться каждое утро с ощущением того, что ты попросту убил свою жизнь. Потратил время на эффект плацебо, чёрт возьми. Вот у тебя такое бывает? Понимать, что всё летит в тартары, что еще немного – и всё, конец, и ты держишься на плаву, держишься живым только потому, что когда-то пообещал.
Донхи молчит, хотя Намджун уверен – было. Было, понимает, знает, ведь и сама нахлебалась в жизни того, о чем не принято говорить в культурном обществе.
- Она была для меня всем, - Намджун легко, действительно легко и совсем безболезненно улыбается. – Хорошо, что только была. Пока не решила, что отношения со мной для нее не выглядят перспективными, потому что она повзрослела – а я тогда еще нет. Потому что она хочет семью и детей, сидеть дома и вышивать крестиком – а я не нагулялся тогда. Я и сейчас еще не нагулялся, я вообще не уверен, что когда-то мне будет достаточно! Просто мне нужен человек, который точно так же, как и я, будет принимать спонтанные решения поехать в горы в середине рабочей недели, который решится на безумные поступки, который, в конце-то концов, сможет понять мою любовь к реп-баттлам и будет без ума от моих друзей. Ей же понадобился примерный семьянин… И она его себе нашла. Порвало меня это, конечно, знатно, - парень наконец допивает свое какао, и Донхи молча пододвигает к нему свою кружку – так заслушалась девочка, глаза широко открыты и сияют любопытством и сочувствием одновременно, Намджун умилиться успевает, - но меня тогда Джинни-хён нашел. Взял за шкирку, вытащил из кучи дерьма, в которую я себя методично зарывал каждый день, надавал пиздюлей и заставил взяться за ум.
- Тогда это же лучший конец истории, ведь так? – Донхи сейчас так напоминает послушную ученицу старшей школы с этими её доверчиво открытыми глазками и ожиданием на лице, что Намджун не сдерживается и прыскает смехом.
- Конечно же, лучший, - он подмаргивает, допивая и её какао, - я же тебя встретил.
- Да ну тебя! – Донхи закатывает глаза и идет варить еще одну порцию «волшебного нектара», пока Намджун бессовестно ржет с её бубнежа под нос.
- Комбинезончик, а спой-ка мне на французском!
- Да пошел ты!..
Комментарий к The Bitter End
* Placebo - Protege moi
========== Every me, every you ==========
Sucker love is known to swing.
Гребанная любовь полна нерешимости
Prone to cling and waste these things.
Легко цепляется и растрачивается
Pucker up for heavens sake.
Соберись с силами, ради всего святого!
There’s never been so much at stake.
В этот раз ставки выше, чем когда-либо
- Хён, это Сон Донхи-шши. Она у Юнги-хёна подрабатывает, - Намджун светится дружелюбием, как лампочка, у Донхи её типичный заморенный вид «и что я тут забыла?», а Сокджин просто в бежевом кашемировом свитерочке и сияет голливудской.
Донхи он уже не нравится.
Ей вообще эта ситуация не нравится, но Намджун вчера тупо забрал её с работы, отволок домой, где по традиции накормил супчиком, приговаривая, что детишки должны хорошо кушать, а после уложил спать, поцеловав в лобик под ехидные комментарии…