— Прижми его к груди. Да не бойся ты, не съест, просто… Да не так, — парень чертыхается, обходит уборщицу по кругу и обнимает её со спины, заставляя прижать котика почти что к шее. — Ну как, теперь чувствуешь? — он мягко улыбается, заставляя замершую соляным столбом подругу откинуться спиной ему на грудь. — Он маленький и теплый, будет тебя греть ночами. А еще он научится мурлыкать, когда вырастет, и вот представь себе: приходишь домой задерганная, уставшая, а мурчалка тебе на руки лезет, или рядышком умащивается и умурлыкивает все твои переживания. Чувствуешь же его тепло, да?
Донхи нервно сглатывает, косит взглядом на сильные руки на её плечах и не знает, как признаться, что сейчас она чувствует жар мужского тела за спиной, вес его рук на своих плечах, горячее дыхание в затылок, жуткую неловкость и даже легкий страх, а не тепло рыжего и на самом деле весьма хорошенького котёнка в своих руках. Но на всякий случай кивает с надеждой, что теперь Намджун её отпустит.
— Вот прекрасно! — но нет, Намджун радуется и еще сильнее сжимает её, делясь впечатлениями. — Как назовешь?
— Синди, — Донхи наконец умудряется выскользнуть из Надмджунова захвата, да еще так ловко и увертливо, что он офигевше смотрит сначала на свои руки, а потом и на девушку. В голове на повторе крутится «гибкая-гибкая-гибкая», и парень смаргивает наваждение — не время фантазии включаться.
— В честь Синди Кроуфорд?
— Нет, в честь Синди Шерман, — Донхи отдает кошку в руки снова плывущему Намджуну, справедливо рассуждая, что раз его ладони будут заняты, то её он снова обнимать не полезет, и скрывается на кухне.
Будто бы Джун такой дурак, ага.
Парень чешет балдеющего котёнка за ухом, пока идет следом за Донхи на кухню, и прикидывает новые планы нечаянных объятий.
***
Намджун гуглит, кто такая вообще эта Синди Шерман, а то он, конечно, с умным видом покивал, мол, да-да, конечно, великая женщина.
Но вот на деле обычный юрист-работяга Ким Намджун впервые в жизни это имя слышит.
И, вообще-то, это слегка странно, решает парень, прошерстив странички в сети. Потому что он, вообще-то, человек образованный, немного в сфере искусства смыслит (мамочка, спасибо за образование), но это имя честно не встречалось. Комбинезончик же совершенно не раздумывала, называя котенка Синди — будто это информация из разряда обязательных.
А еще она всегда очень тщательно моет руки, каждую фалангу изглаживает, тщательно окутывает вниманием, почему-то вспоминается, и зря, вообще-то, потому что при воспоминании об вполне обычном процессе у Намджуна во рту пересыхает и внутри тело наливается жаром. Он не шутил, когда предлагал продавать фото кистей рук Донхи в кинковые журнальчики. Вот только забыл уточнить, что сам же бы скупил весь тираж.
Так, фу, нечего об этом думать. Помусолить в голове грязные мыслишки он всегда успеет…
Только вот дело в том, что с Донхи не хочется так — грязно. C ней вообще хочется быть белым и пушистым, окутать девочку нежностью и заботой, и чтобы в его постель она пришла сама, не сомневаясь в своем решении, не сомневаясь в Намджуне и в мире в целом. Чтобы не боялась расстегивать пуговки на одной из своих застиранных рубашек, обнажая шрамы, чтобы разрешила ему касаться и ласкать, и не только в сексуальном смысле — просто, чтобы сделать приятно и расслабить. В конце концов, даже массаж не всегда несет эротический подтекст.
Поэтому Намджун и мучается. С одной стороны, он себя знает: решил, значит, будет придерживаться выстраданных принципов. С другой стороны, девочка в его объятиях сегодня была невыносимо горячей, волосы вкусно пахли табаком, а еще из-под застиранной мешковатой кофты с такого ракурса заманчиво приоткрылась часть шеи и (прости, Донхи, не удержался, заглянул) груди. И нет, Намджун вовсе не покраснел, как пацан. Ему же уже не шестнадцать, понятно?! Да и не то, чтобы там особо была грудь… Но всё равно зрелище было восхитительным.
И они как раз подходят по размеру его ладони…
Намджун бьется головой о столешницу под недоуменными взглядами сотрудников, отлично понимая, что влип он конкретно. И вылипать из этого вот всего не хочет ни капельки.
Так, куда там его звал Сокджин?..
***
Сокджин, оказывается, полон радости и вдохновения, поэтому звонит на третью работу Донхи и отмазывает её на вечер. А потом просто укоряющее смотрит на Юнги, который с горьким вздохом игнорирует убийственно-негодующий взгляд комбинезончика, вычеркивая её имя из списка ночных дежурящих в клубе сегодня.
— Вы злоупотребляете своими полномочиями! — Донхи уже даже не раздражена, она откровенно сердится, так что отбирает маркер в Юнги и обводит свое имя снова, хотя в спину дышит Сокджин. — Отвалите вы уже! — распсиховывается окончательно под удивленными взглядами других сотрудников, и сбегает переодеваться в форму. Мин снисходительно улыбается парням.
— Если еще немного попытаешься на нее надавить своей заботой, хён, она сбежит с концами. Донхи — это не я, не Джуни и не Хосокки, так что прекращай. Мелкий не для того столько времени её обхаживал, чтобы ты ему сейчас всё похерил.
Сокджин выглядит обиженным и собственную неправоту признавать не хочет.
Вот только Донхи показательно отказывается обслуживать их столик, так что и Намджун не получает свой любимый «Секс на пляже», и Хосоку приносят не то пиво, а Мино и Ёнгук синхронно кривятся от разноцветной палитры шотов, которую приносит вторая барменша со сладенькой улыбочкой. Сокджину вообще ничего не приносят, и Юнги отказывается идти разбираться с этим.
Донхи, наверное, так бы и сумела тихонечко свалить домой после смены, если бы бдящий Намджун не схватил её в буквальном смысле за волосы (за что тут же получил размашистую затрещину) и не потребовал гулящую мать домой, к ребёнку.
Парни дружно обплевались пивом.
И только Юнги злорадно ухмылялся сцене избиения младенцев, потому что этого самого «ребёнка» он помогал покупать… Что дало Намджуну кучу компромата на старшего в виде почти сотни фоточек, которые вредный юрист скинул ему с припиской «понимаю, почему ты так фанатеешь по корги — у них такие мягонькие жопки».
И даже если Юнги и правда перетискал всех до единого зверушек в магазине, то ну и что?
***
— Привет, малышка! Иди ко мне, моя хорошая, мой комочек радости, моя утипутилапочкисладкие ыыыыыыыыы…
— Оставь её себе, — Донхи фыркает немного с обидой, и Намджун даже спотыкается на ровном месте, но продолжает делать сюсюкающий вид. Котенок умильно зевает и шершаво выдает свое «мнхя». — Ты же её уже даже своей называешь.
— Я и тебя своей малышкой называю, и что с того?
Если бы Намджун не видел, то не поверил бы.
Донхи заливается румянцем. Краснеет действительно трогательно — при её-то худобе вообще всё выглядит именно таким; сначала нежно-розовым покрываются скулы, после краска стекает на впалые щеки и перебегает на шею, а дальше…
Дальше — только воображение, потому что горловина привычно мешковатой кофты мешает. Сильно.
— Ты меня просто… так называешь, и не своей, и… В общем… К чёрту, забей, — Донхи нервно щелкает непонятно когда вытянутой зиппо и ловко уворачивается от попыток обнять — Намджун еще не научился преодолевать её чисто змеиную вертлявость и ползучесть. А еще вот так, со спины, с этими её острыми плечами и выпирающими лопатками девушка неутомимо напоминает ему что-то потустороннее, даже с уклоном в инфернальность. — Я вообще к чему: ты к этому пылесборнику, очевидно, успел прикипеть душой, она с твоих рук не слезает и на мои идти не хочет; так что разве не лучше будет просто взять и оставить это недоразумение тебе?
— Нет.
Донхи вздыхает. Да, этот стервец иногда и поупрямиться может…
— Ладно, — она решается и наконец выдвигает свой последний аргумент, один из самых весомых для нее, на самом деле. — У меня нет финансовой возможности содержать пылесборник.