Зиппо — это да, уже понятно, и даже не бесит, потому что девочка, эта сладкая, взъерошенная, вечно настороженная и переполненная циничного сарказма (куда только в тощем тельце помещается?) носит чёртову зажигалку как символ предыдущей жизни и того, что всегда следует полагаться только на себя. Это Ким даже оценить сумел… Хотя больше всего хотелось вырвать пафосную хрень из рук, швырнуть об асфальт и растолочь ботинком, да.
Речь эта грубая и манеры отсутствующие будто специально, неестественно звучащие из упрямо поджатых губ маты — будто она лет до двадцати их вообще не произносила.
Резкие и рубленные движения, взгляды озлобленные из-под отросших волос.
Слишком неправильно всё. Вот то фото, где ситцевое платьице и кудряшки, элегантная поза и сладкая счастливая улыбка — оно её.
Обкорнанные волосы, руки в карманах, одежда не по размеру и погоде, хмурая мина и презрение к миру — не вяжется. Всё равно ведь куски былой Донхи проскальзывают иногда, портя удачную картину паскудноватой стервы.
Вот только дело в том, что по уши Намджун в ней. В той, которая язвительная сука с болезненным прошлым. Не в том, которая платьице с рюшами.
— Слушай, — осторожно начинает беседу, пока Донхи занята закипающим супом. — Может, если не пальто, то хоть кожанку?
— Что из фразы «Пшел нахрен» тебе было непонятно в предыдущий раз? — девушка в этот раз даже не оборачивается, чтобы смерить презрительным взглядом. Надоело, видать. — Режь овощи молча. И на одинаковые кубики!
— Это трудно! — возмущается Намджун. — Почему ты не режешь?
Хотя знает ответ. Донхи вообще ножи не любит… Интересно, с тех пор, как изрезала себе все ребра длинными царапинами?
— Потому что у тебя они лучше, у меня всё хаотично, — огрызается, и оба знают, что это вранье. Сон режет хлеб на бутерброды так ровно даже самым тупым ножом, как у Намджуна никогда самым острым не получится.
— Ну ладно, не хочешь кожанку, так давай пуховик? — в этот раз ему прилетает черпаком по макушке. Только что вытащенным из кастрюли, между прочим. — Эй, да я только утром голову помыл!
— Так не пори мне тут всякую херь, — она всё же закатывает глаза и упирает руки в боки. — Чего вообще прицепился?
— Боюсь, что ты не доживешь до двадцати пяти при таких своих привычках, — честно отвечает Намджун, на что Донхи недоуменно чешет затылок. — Да что там, что ты вообще эту зиму переживешь.
Она смотрит ему в глаза и убийственно откровенничает:
— Кто вообще сказал, что я собираюсь?
Намджуну просто отнимает речь, и он не находит, что ответить.
Вечер у них так и не складывается нормально.
***
— У меня к тебе серьезный разговор.
Когда Донхи слышит эти слова, она уже просто горько вздыхает и даже не закатывает глаза.
— Ты меня так замахал, — признается устало, почти что с умоляющими нотками, — ну отцепись от меня, пожалуйста.
Намджун от этого почти что светится. Чувства чувствами, но выводить малышечку из себя — это ж святое!
Они сейчас типа Рождество празднуют. Синди, притащенная в честь праздника, одета в пресимпатичнейший свитер с оленем, за который Намджун вывалил больше, чем за такой же на себя. Донхи ограничилась терпением медвежьих обнимашек Намджуна, разок хлопнула его по спине и вручила пакет с соджу. И то хорошо.
Вообще, идиллия: котенок играется ветвями ёлки, Донхи непривычно благодушно расслаблена и даже иногда растягивает уголки губ в мягкой улыбке, от которой бедное сердце Намджуна начинает биться чаще, по ощущением, в два или три раза. А еще она в растянутом сером свитере, всё сползающем на тонкие плечи и обнажающем ключицы. При виде такого зрелища парень и вовсе терял нить её тихого повествования о рабочих ночах в клубе Юнги, а потом, когда низ свитера задрался, обнажился кусочек нежного живота и острой выпирающей бедренной кости…
Ему пришлось вспомнить самые отвратительные вещи, которые он только видел за свою жизнь, чтобы успокоиться.
Но потом Донхи наклонилась, и стали понятны две вещи.
Она окончательно отказалась от лифчиков.
И если Намджун сейчас не отвлечется на что-то, то даже всплывающая в памяти вонь нестиранных носков Хосока ему не поможет.
Так что он решает доканывать подругу… нет, не уговариваниями купить ей пальто.
Собственно, после той фразы Донхи о «пережить зиму», которая немного разбила ему сердце, он больше этой темы не поднимал, но пытался просто как можно чаще затягивать к себе в гости и отогревать-откармливать. Что-то парень подозревал, что живет девушка далеко не в хорошо отапливаемом доме с приличным водоснабжением, но Донхи на все просьбы пригласить его к себе отказывала резко и четко.
Так что сейчас Намджун решил предпринять совершенно иную тактику.
— Слушай, Донхи, — осторожно начал, присаживаясь на корточки перед ней, утонувшей в подушках на полу и прислонившейся к дивану спиной, и смотря так, как разрешал себе очень редко. Боялся, что это испугает Донхи. — Я понимаю, что ты абсолютно самостоятельная и неуязвимая девушка…
— Женщина, — кажется, она даже огрызается чисто автоматически. Намджун лишь разрешает улыбке расползтись шире по лицу и продолжает:
— Независимая женщина. У тебя вон, даже кот есть…
— Этот блохосборник ты мне сам подарил, — кажется, Донхи просто боится дослушивать его до конца, вот и обрывает на каждом предложении. Вот только сейчас ей не сбежать. Не тогда, когда он почти что на коленях её… ну да, почти что и умоляет.
— Ты его любишь, — замечает со смешком. — Точнее, её.
— Наглое вранье, — нарочито громко возмущается, наклоняясь вперед — и замирает. Намджун громко сглатывает, усилием воли держа взгляд на уровне её глаз и не опуская его вниз, где из растянутого V-образного выреза отлично видно небольшую грудь. — Это мешающий мне блохосборник.
— Ты скормила ей всю мою телятину. Дважды.
— Мне хотелось тебя побесить, — как может, отвлекается, вот только взгляд не отводит. Намджун уже считает, что это прогресс, поэтому переходит к главному.
— Блин, ладно, малышка, ладно. Так вот, ты сильная и неуязвимая женщина, опасно независимая и всё такое, у тебя есть кот, но ты… Оставайся?
Донхи замирает, подобравшись, как кошка перед прыжком. Но нет, Намджун убийственно серьезен и честен в своем предложении… Вот только девушка его трактует совершенно не так.
— На ночь? Я совсем на идиотку похожа? — и фыркает зло, откидываясь назад на подушки к большому облегчению Намджуна. Не убегает и не пытается набить ему морду. Уже хорошо. Вот только взгляд его заметила — и совершенно правильно его поняла. — Нет.
— Да нет, милая, — отрицательно машет головой и руками, успокаивая и объясняя. От только от последующих слов Донхи совсем замирает соляным столбом. — Насовсем оставайся. Ты, конечно, трындец какая независимая и всё такое, но вот я охренеть насколько зависим от тебя.
Донхи кажется, что у нее мир перед глазами на мгновение померк, а в следующее — осветился ярко-ярко, вот только…
— Ни за что!
— Да блядь, ты насмерть у себя дома замерзнешь! — не выдержав, рявкает Намджун, причем голос он повышает именно от смущения — до него наконец-то дошло, как подруга трактовала его предложение. — У меня тут хоть тесно, но тепло. Да и из кабинета я могу вторую спальню сделать… Чёрт, если такая упорная-упертая, то можешь у меня просто комнату арендовать!
— Нет!
— Ну чего ж ты такая упрямая?! — стонет отчаянно, стекая на колени и неожиданно даже для себя самого удивительно спокойно говорит. — Не, а реально чего?
— Да я откуда знаю, — ошарашено отвечает на смену темы Донхи, а после неуверенно оглядывает этот стоящий на коленях памятник скорби и, горько вздыхая, хлопает рукой по подушкам рядом с собой. Даже решает пойти на компромисс. — Давай я оставлю у тебя Синди. И буду часто её навещать, а то ты ж её раскормишь до шарика на лапках.