И способны увидеть рождение того, чего нет сейчас
Донхи начинает немного подвисать. Намджун на это дело не особо обращает внимания первые разы, потому что ну, а что, человек трудно живет, мало спит, вот и время от времени нужно процессору приостановиться и подумать, перезагрузиться там, трансляцию какую-то параллельную выключить, вкладки со спамом позакрывать…
Когда Донхи от обычного тихого «привет» и загребущих объятий со спины вздрагивает и роняет кружку, он начинает что-то подозревать. От комбинезончика вкусно пахнет горьковатым табачным дымом, ментол осел где-то в волосах прозрачным послевкусием, а старая кожанка приятно пахнет дождем — апрель выдался сырым и мерзким. Но помимо всего этого фоном еще остается эта ниоткуда появившаяся… робость, что ли? Если это слово вообще применимо к упрямой колючей малышке с деструктивными взглядами на жизнь. Возможно, не робость. Наверное, это можно описать по-другому, смущение там, неуверенность, но Намджун упорно старается не думать о подобном, потому что ну, наталкивает на мысли о небезразличии Донхи к его чувствам.
А она как раз подробно объяснила: о подобном ему даже мечтать нельзя.
Ну, как объяснила… Она просто никогда не поднимала эту тему, отмалчивалась, если вдруг захмелевшему от бутылочки соджу, мурлыканья Синди и присутствия самой Донхи не удавалось сдержать язык за зубами и он ляпал что-то сладкое и невозможно влюбленное, а еще она всё так же разрешала себя обнимать. Конечно, немного царапало то, что инициатором касаний всегда был и остается лишь сам Намджун, но лучше так, чем никак.
— Ты всё время витаешь в облаках, — насмешливо тянет, сжимая руки немножечко крепче, чтобы не спугнуть малышку, а лишь привести в чувство. Донхи шипит рассерженной кошкой, и Синди сбоку торопливо мурлыкает, призывая хозяйку успокоиться — чудная такая. — Серьезно, малышечка, что случилось?
— Совершенно абсолютно ничего, — выдыхает комбинезончик, выскальзывая юрким ужом (вертлявой гадюкой скорее, если учитывать её характер, но Намджун обожает даже те мгновения, когда она плюется ядом) из крепкой хватки и торопливо подхватывает котенка на руки. — Я просто… устала. Да, устала.
Она понимает, что сказала это зря, когда в дом Намджуна час спустя вваливается Тэхён, виснущий на Сокджине и с удовольсвтием трещащий о чем-то интересном новому любимому хёну, а сзади вяло шаркает ботинками по дорожке Юнги. Видок у него такой, будто его силой притащили.
— Что, — и вдруг расплывается в ухмылке, — ты тоже имела глупость сказать, что устала?
Донхи всей своей сущностью предчувствует какой-то трындец.
— Не бойся, — шеф ерошит ей волосы, а после выкапывает в кармане пуховика резинку для волос и невозмутимо стягивает на голове Донхи подобие хвостика. — Они просто будут нас кормить и рассказывать, что мы плохо о себе заботимся, — однако когда они слышат бодрый гогот Тэхёна с гостиной, то оба задумчиво косят взглядами на вешалку. Юнги огорченно выдыхает и принимается разуваться. — Они же расстроятся, если мы уйдем, — ворчит, но Донхи успевает заметить блеклый румянец на острых скулах.
***
Утром Донхи просыпается между Намджуном и Тэхёном на диване, и первый так ласково обнимает её, шепчет что-то успокаивающее, стоит только завозиться в попытке выскользнуть, а после и просто так легко, будто девушка ничего не весит вообще, затягивает на себя сверху и ловит в цепкий капкан объятий.
— Поспи еще немного, моя хорошая, — просит хриплым ото сна голосом, — тебе сегодня на вечернюю смену. Можешь еще отдохнуть, ты ведь заслужила это.
Донхи радуется тому, что её лицо сейчас спрятано на его груди (оказывается, твердой и широкой), потому что так Тэхёну не увидеть её заалевшие скулы и нервно пульсирующую вену на виске.
***
— Сокджин-хён такой классный, — почти что влюбленно выдает Тэхён, стоит им выйти из дома около полудня — потому что они всегда вместе гуляют по первым вторникам месяца, Донхи специально для этого освобождает этот день. Однако от одного упоминания гиперзаботливого старшего девушка содрогается, но, хвала небесам, её любимый мальчишка быстро перескакивает на другого человека. — А Юнги-хён вообще офигезный! Он такой крутой, скажи? В двадцать восемь у него полностью свой клуб, тусовка музыкантов и, нуна, ты знала, что он сам пишет музыку?
— Знала, — с улыбкой отвечает Донхи, искренне веселясь с такого энтузиазма слабого к искусству младшего. — Он иногда выступает в клубе, это реально зрелище интересное.
Тэхён радостно кивает, и они останавливаются рядом с небольшой уличной кофейней, чтобы взять с собой какао, и после сворачивают в парк. Донхи выглядит одновременно и смущенной чем-то, и расслабленной, поэтому Тэхён мудро решает не заострять на этом внимания, вместо продолжая нахваливать её шефа.
— Юнги-хён мне сказал, что в эту субботу будут выступать и он, и Намджун-хён, — делится с широкой улыбкой, — и я обязательно приду. Типа мы вчера вроде и некоторые записи выступлений посмотрели, но мне не терпится это вживую увидеть.
— Ничего в этом особенного нет, — Донхи надменно фыркает, на что Тэхёну приходится прятать улыбку — такая реакция значит, что нуна на самом деле восхищается парнями. Она ведь тоже бессильна перед искусством, пусть даже и в столь непривычной для нее форме. Обученная классике, изящно играющая на фортепиано сонаты Бетховена и этюды Шопена, ей с вероятностью в сто процентов было неловко и, наверное, даже ужасно в первые недели работать в клубе под выступы андерграудных реперов и малоизвестных рок-групп. Однако подруга продолжает, и Тэхён решает оставить выяснение этого вопроса на потом. — Сначала будет злобный мелкий гоблин скакать по сцене и матом рассказывать, как мы все прогнили и изжили себя, потом большой неуклюжий орк взберется на сцену, свернет микрофонную стойку и синтезатор, а после зачитает что-то в духе «эта жизнь не рождалась сукой, она выросла ею под хохот умирающих сердец».
Тэхён подхихикивает, но после вдруг вспоминает. Старшие действительно вчера показывали некоторые свои самые удачные, по их мнению, выступления, лишь сбоку сидели и ехидно комментировали просиходящее на экране Сокджин и Донхи.
— Это же такое старое выступление, — медленно тянет парень, вспоминая, что Намджун потом ему шепнул еще. — Хён говорил, вы тогда только познакомились… Это сколько времени назад было? Год? Полтора?
Донхи нервно кусает губы и резко отшатывается вбок, пропуская велосипедиста. Тэхён, однако, продолжает допытываться, хотя и знает, что это чревато последствиями.
— То есть ты эту строчку всё это время помнила, да? — продолжает дразнить, ожидая очередную поднимающую настроение перепалку, по которым он ужасно соскучился за последнее время, что нуне приходится так много работать, но Донхи реагирует совсем не так, как ожидалось.
У нее стыдливой краской заливаются щеки, нижнюю губу закусывает нервно, но не отвечает. Тэхён улыбается удивленно, поднимает брови и открывает рот, но всё же передумывает спрашивать. Так они и идут молча, пропуская время от времени других прохожих, а еще Донхи цепляется пальцами за низ куртки друга, и так и остается, пока они не выходят на любимую — знакомую еще со времен совместного студенчества — аллею, где нуна останавливается и решает поговорить.
— Тэ, — Донхи мнется пару мгновений, перекатываясь с пятки на носок, и друг косит на нее заинтересовано, но не торопит — её вспугнуть легче, чем дворовую кошку.
Постойте-ка.
Она и есть дворовая кошка.
— Тэ, слушай, вопрос из разряда странноватых, — наконец выпаливает одним слитным предложением, но Тэхён умничка, он уже давно научился разговаривать на нунином языке. Поэтому знает, что сейчас её надо немного подтолкнуть, но мягко и ненавязчиво, чтобы она не испугалась самой себя.
— Ты же знаешь, что я сам странный, нуна, — широко улыбается, шутливо толкает подругу в бок локтем, и она — о чудо! — не отшатывается, лишь кривит рот в усмешке, а на дне взгляда больше не плещется напряженность, наоборот, там искры веселья. — Так что не боись, я ни за что не буду с тебя смеяться или еще что.