— Тоже так думаю, — Сокджин всё еще не сводит с младшего гордого взгляда, и Намджуна это, если честно, немного смущает. Он ожидал трехчасовой тирады, презентации с названием «Три самых глупых решения мужчин или Ким Намджун, здесь ты был мудаком» или хотя бы звонкой затрещины — потому что хён, конечно, розовый свитерок и самые вкусные рисовые пирожки во вселенной, но еще — это восемь часов в неделю в качалке, хапкидо и должность главного врача, известного своей жесткостью к халатным подопечным.
— Ты не собираешься меня ругать? — получется почему-то так по-детски, но Сокджин как-то уютно улыбается на этот вопрос, что с души сразу же отлегает.
— А смысл? Ты же сам сразу понял, насколько облажался, — просто отвечает, и младший согласно кивает. После они отвлекаются немного на свои бокалы, Джин подливает им вина, и в тишине они смотрят сквозь окно на столь привычные огни города. — На самом деле, Джуни, я бы скорее хотел тебя подтолкнуть.
— К чему? Суициду? — бездумно ляпает, но тут же осекается, когда видит, как подозрительно сужаются почти чёрные глаза напротив. — Нет, хён, нет, это я так, просто очень глупо пошутил, я бы ни за что… Ну ладно, возможно, пару раз думал, но кто же не думал, хён, блять, да не смотри на меня так! — защищаясь, прячется за подушкой и смотрит большими глазами, пока Джин не бросает в него диванным валиком и рявкает.
— Не матерись в моем доме, ты, мелкий долбоеб!
Намджун еле слышно фыркает в подушку, но после, не сдержавшись, начинает искренне смеяться. Старший присоединяется к нему спустя несколько мгновений, и вскоре просторную квартиру заполняют звуки стеклоочистителя и рохканье беременного тюленя.
— На самом деле, Джун-а, — мягко тянет Сокджин, успокоившись, — тебе стоит хорошенько обдумать ваши последние беседы с Донхи. Я знаю тебя очень хорошо, Джун-а, так что могу с уверенностью заявить, что ты мог пропустить мимо ушей что-то очень важное. Как считаешь?
Намджун — парень простой; хён сказал — значит, он должен выполнить. Так что пока Сокджин тактично оставляет его наедине с воспоминаниями и вином, он тщательно пытается обработать каждую фразу — как его, так и Донхи.
Чёрт возьми, как же она его тогда боялась.
Хён возвращается спустя некоторое время, на кухне мерно жужжит посудомоечная машина, а в руках мужчины новая бутылка вина. Он терпеливо ждет, когда Намджун наконец прекратит обнимать подушку, втупившись взглядом в пол, и обратит на него внимание. Ждать приходится еще с добрый десяток минут, за которые Джин успевает отписаться всем друзьям, что всё с Намджуни хорошо, прекратите истерику, и лишь когда младший подтягивает к себе заново наполненный бокал, он интересуется.
— Так что, было что-то стоящее, или ты зря себя мучил?
Намджун тихо фыркает, не зло, скорее так, как всем недовольный кот, и мимолетно вспоминает о Синди, которая грела его все эти ночи и умурлыкивала беспокойство. За нее он не переживает, ведь раз хён забрал его сегодня, значит, Юнги пошел присмотреть за кошкой и одновременно с этим наделать полторы тысячи фотографий этой крохотной пушистой идеальности.
— Что значит, — медленно начинает, пытаясь дословно вспомнит еще тогда резанвшую уши фразу, — когда кто-то говорит «я не хотела бы любить»? Я опять обманываю себя сам, или эта фраза говорит, что человек влюблен?
Сокджин мягко сжимает его ладонь в своих и ласково спрашивает:
— А что тебе подсказывает сердце? Думаю, в этом случае оно даст ответ вернее, чем холодный разум.
— Я уже шел на поводу у своих чувств, и в итоге просто напросто всё погубил, — огрызается Намджун и вырывает ладонь из хватки, но тут же сникает. — Прости, чёрт, прости, хён, я не имел права к тебе так говорить…
— Всё в порядке, Джуни, — Джин снова прячет его ладони в своих и таинственно улыбается. — Думаю, что ты не погубил абсолютно всё.
— Объясни?
— Мне звонили позавчера, — старший неловко улыбается и пожимает плечами, — хотя я обещал об этом не говорить. Упс, — и он проказливо смеется. — Меня попросили присмотреть за тобой несколько недель.
— Зачем Юнги-хёну тебе такое говорить? — от искреннего недоумения Намджуна хён удивленно распахивает глаза, но после расплывается в улыбке. Конечно же, младший подумал именно о своем гиперзаботливом хёне.
— Вообще, — говорит осторожно, — думаю, Юнги попросили о том же. Понимаешь, ммм?
Намджун отчаянно тупит.
Он не понимает.
Не может просто осознать и принять.
— Так что, Джуни, — Сокджин настолько собой доволен, что даже ступор тонсэна считает милым и тыкает его в щеку, — ничего еще не закончено. Наоборот — только начинается!
***
Он приходит в клуб еще через неделю. Приветственно кивает охранникам, немного неуверенно — Тэхёну, который сидит рядом с барной стойкой и смотрит на него нечитаемым взглядом несколько секунд. После мальчишка хмуро отвечает коротким рывком головы и кивает в сторону курилки, тут же отворачиваясь, будто — да нет, так и есть! — смущен. Намджун только и может, что криво улыбнуться и, игнорируя чересчур уж взволнованный взгляд Юнги, пройти к неприметной чёрной двери в дальнем углу. Она стоит там, как обычно — нервные пальцы, щелкающие неизменной зиппо, изношенная толстовка выцветшего грязно-зеленого цвета и острый взгляд, которым она одаривает нарушившего её долгожданный перекур. И на этом всё. Намджун даже не смотрит — так глупо боится эту девочку — лишь прислоняется спиной к двери и закрывает глаза, решаясь.
— Поговори со мной, — просит, пока Донхи прикуривает вторую, даже не оборачивая голову в его сторону. Намджун тяжело выдыхает, сжимая кулаки так сильно, что даже его коротко обрезанные ногти впиваются в кожу, оставляя мелкие белые лунки отпечатков. — Пожалуйста, Донхи…
Она молчит. Не фыркает, не хмыкает, не ругается — молчит. Даже взгляд не поднимает, так и стоит, уставившись в противоположную стену, как стояла с самого его прихода. Намджун знает, что сейчас у нее закончится перемена, девушка стянет с ног раздолбанные кеды и снова пойдет колотить коктейли за барной стойкой. Еще он знает, что теперь ему даже смотреть в сторону комбинезончика запрещено, но всё равно осматривает, жадно впитывает каждую деталь: темные круги под глазами, небрежный куцый пучок на затылке, вот она прикуривает третью, нервно сжимая её дрожащими пальцами, а сигарета уютно пристраивается между подрагивающих губ…
Она тоже волнуется, понимает Намджун. Волнуется и боится, понимает с огорчением, и плюет на чистоту своего костюма, просто плюхается спиной о стену и решается.
— Донхи-я, — тянет, уставившись в пол, только бы не видеть, как нервно суетящиеся пальцы крутят между собой уже четвертую. — Донхи-я, пожалуйста, скажи мне хоть что-то. Что я — ублюдок, кретин, чёртов придурок, что ты ненавидишь меня и больше никогда в жизни не хочешь меня видеть. Что я противен тебе, и ты ни единой секунды больше не можешь проводить рядом со мной. Прошу, скажи мне, потому что я больше так не могу.
Намджун крепко зажмуривается, с горьким отчаянием думая, что еще никогда в жизни не обнажал душу настолько. Даже когда рассказывал о бывшей девушке, о семье, когда признавался в своих чувствах — это всё было не то. Не настолько сильно парень ощущал себя уязвимым и обреченным. Рядом слышен какой-то звонкий стук, и он с удивлением видит знакомую до последней царапинки зиппо, которая лежит у него под ногами, рассыпавшись на детали. Намджун, всё еще не понимая, поднимает взгляд и шокировано застывает.
Донхи смотрит на него, потеряно открыв рот, и в её руке догорает сигарета, а взгляд такой ломкий, растерянный… мягкий? Она судорожно сглатывает, а Намджун глупо выпаливает.
— У тебя уже фильтр догорает.
— …точно, — она наконец отмирает, с огромным удивлением смотрит на тлеющую сигарету в руке, а после торопливо её тушит и выбрасывает в мусорку. — Спасибо.