— Я же не знаю, чем вы там пользуетесь, — почти что обиженно выдает Намджун, и Донхи лишь смеется на это, но парень успевает заметить несколько крохотных капель, слетающих с её ресниц. Он не акцентирует на этом внимания, просто не может, потому что эта девочка плакала перед ним лишь тогда, когда было очень плохо, и то, что сейчас самая сильная малышка во вселенной не в силах сдержать слёзы — это… В общем, сейчас она не примет его попыток помочь, потому что её успокаивать сейчас не нужно. Не в этом дело. — Ну правда, знаю, что нужны кисти, краски и деревянная штуковина, бумага, наверное… Да и всё! Серьезно, последний раз я рисовал в младшей школе, и это был очень симпатичный динозаврик, мама его даже заламинировала и приклеила на холодильник. Я, правда, в старшей школе пытался нарисовать чуваков из Epic High на сцене, так мама почему-то решила, что это чёрти в аду…
Донхи смеется, а глаза у нее уже почти сухие, пока они подходят к опрятной и недавно скошенной лужайке; даже запах срезанной травы еще стоит. Она бросает на землю свою и Намджунову толстовки, чтобы было теплее сидеть, и протягивает ему пакет с едой, всё еще посмеиваясь.
— Ну серьезно! — в медовом взгляде почему-то чистый восторг и смех. — Рисовальные штучки!
Намджун горько вздыхает, понимая, что этим его будут дразнить до конца жизни.
***
— Здрасте, — Намджун ярко и широко улыбается в лицо незнакомой женщине с сильно накрашенным лицом, и лишь острые скулы и четкий лук купидона выдают в ней родственницу Донхи. Он просовывает носок тяжелого ботинка в дверной проем, потому что при виде девушки её быстро пытаются запереть. — Мы пришли за её вещами.
Лицо женщины перекашивается, стоит ей понять, что скандала в случае отказа избежать не получится — заинтересованные соседи уже глаз не сводят с разворачивающейся сцены. Донхи, к тому же, взгляда от нее не отводит: смотрит остро, тяжело, с отчетливой ненавистью, и это не может не обескураживать, чему Намджун только радуется — им на руку замешательство.
— Мы только заберем вещи, её по праву вещи, и уйдем, — уточняет для вышедшего на шум мужчины, хотя больше всего ему хочется сейчас обмотать пальцы ключами и врезать ублюдку. — Вы же не хотите скандала? Прессы? — невинно уточняет, потому что с единственного откровения своей малышки успел понять, что именно этого они боятся больше всего. — Вот и прекрасно.
— Ублюдок. Тварь! — рычит женщина (её муж одаривает их словами и похуже, но сквозь зубы — соседи всё слышат), но отходит в сторону, пропуская их внутрь. Донхи, хвала всем высшим силам, на это не реагирует, лишь смотрит презрительно и с ледяным лицом уточняет.
— Где мои вещи? Знаю, что вы их не выбросили, они дорогие.
— На чердаке, — выплевывает и, похоже, собирается плюнуть на девушку, но Намджун предупреждает.
— На телефоне Донхи включен диктофон, на моем набран номер полиции. Только попробуйте сделать малейший шаг в её сторону…
— Забудь о них. Если что, я просто заору, — Донхи твердым шагом направляется к лестнице, с наслаждением оставляя грязно-коричневые разводы недавнего дождя на белоснежном ковре. — Я быстро.
— Могу пойти с тобой, — искренне предлагает, но чувствует, что лучше бы остался здесь следить за… он даже не знает, как их называть. Но Донхи, уже скрывшаяся где-то наверху, еле слышно отвечает, что необходимости нет, так что Намджун просто держит в кармане левую руку, так и не стерев номер полиции, и вежливо предупреждает.
— Если вдруг вам очень хочется сказать что-то неприятное о Донхи, лучше воздержитесь. Я — практикующий юрист, так что могу вас избить, а после вывернуть всё так, что вы же и виноватыми окажетесь. На самом деле, — будто нехотя бросает, — я бы давно уже упек вас за решетку, но Донхи попросила не пачкаться в дерьме. А вы же знаете её — с этой девчонкой никому спорить нельзя, да?
— Сукин выблядок, — с ненавистью цедит мужчина, на что Намджун с уже явной угрозой (то, что он ненавидит насилие и все проблемы решает интеллектом, забывается в одно мгновение) сжимает правую руку в кулак.
— Не провоцируйте меня, — выдыхает, прикрыв глаза на миг, а после разрешает ужасающему оскалу занять место своего вежливого выражения лица. — Я тогда слишком легко дал тебе в нос, старик. Руки чешутся исправить.
За его спиной — топот; Донхи бегом спускается по лестнице с ящиком в руках, быстрым взглядом окидывает пару, оба скрестили руки на груди, но отошли еще на несколько метров, Намджун стоит разъяренный и со сжатыми кулаками, из кухни выглядывает горничная, и она, видимо, хорошо её узнала. Донхи стягивает с головы капюшон, открывая шокированному взгляду выбеленные короткие волосы, и скалится.
— Еще две коробки снесу, и можем идти, — информирует, и Намджун лишь кивает, мельком бросив взгляд на содержимое ящика.
— Только рисовальное? — кивок. — Одежду брать не будешь?
— Я к тому дерьму больше не прикоснусь, — спокойно отвечает, на мгновение мажет своими пальцами по его плечу, успокаиваясь и успокаивая. — Мне еще минута.
— Всё время мира, — рассеяно отвечает, следя за тем, как обозленные мужчина и женщина — ну язык не поворачивается назвать их родителями! — с презрительным фырканьем и добротными ругательствами уходят из комнаты в, кажется, гостиную, где усаживаются на диван и сверлят взглядом Намджуна. Его аж трясет, так сильно хочется схватить с тумбы пафосную дорогую статуэтку и разбить ею огромное зеркало при входе. Хорошо бы еще потрощить окна…
Но Донхи не понравится, если он сделает это без нее.
***
— Бери эти два ящика, я эти возьму, — девушка нагружает его так, что ничего почти не видно, но у нее такая же стопка. Папки, тюбики, баночки, непонятные тубусы — так много всего, и Донхи выглядит мрачно удовлетворенной, ботинком открывая им дверь на улицу. Там она оборачивается, смеривает взглядом дом, в котором прошло её детство и юность, где она впервые полюбила, где была пусть и неправильно, но счастливой некоторое время…
Донхи смотрит на него — и ничего не чувствует. Нет ностальгии, нет тоски — только чистое, незамутненное безразличие. Она прижимает ящики покрепче к груди, смотрит на Намджуна — надеждного друга, который так много сделал для нее, да, лажал, но все они лажают. Переводит взгляд на родителей, которые всё же вышли на порог, и неожиданно ярко улыбается.
— Я буду счастливой, — говорит громко, так, что все соседи и простые прохожие мигом оборачиваются в её сторону. — Я буду самой счастливой, а вы так и сгниете здесь в своих предрассудках.
И оборачивается, идя к дороге. Намджун останавливается чуть позади нее — у него откуда-то есть чутье на моменты, в которые её трогать нельзя, и это просто замечательно. Машины сменяют друг друга, синие, белые, серебристые, и лишь когда глаза перестают позорно жечь, Донхи поворачивается и просит.
— Такси вызовешь?
Намджун почему-то смущается и, вот видно же, хочет потереть затылок, но руки заняты. А после аккуратно так намекает.
— Нам, наверное, такси не нужно?
— И что это значит? — так искренне удивляется, хотя внутри замешательство вперемешку с безграничной нежностью к этому долговязому неумехе, но такому прекрасному человеку. Ведь даже в доме её родителей он не сделал ничего, чтобы она почувствовала себя защищаемой. Он обставил всё так, чтобы именно Донхи чувствовала себя повелительницей ситуации, а это сделать, на минуточку, трудно. Вот сейчас тихушничает он что-то, но девушка даже не успевает сообразить, как рядом останавливается обычный черный джип, которых в Сеуле тысячи, и с водительского сидения высовывается макушка Юнги.
— Ну? — шеф медленно моргает, переводя взгляд с виноватого Намджуна на ошеломленную Донхи. — Всё забрали, или мне надо пойти туда?
— Нет необходимости, — поспешно заявляет Джун и делает большие глаза. — Хён, правда, не надо.
— Да чего ты, — Юнги ворчит и носом простужено шмыгает. — Будто я такой уж страшный, — он прячется обратно в машину, и Намджун в тот же миг одними губами говорит «Вообще в такие моменты пиздец страшный», и Донхи тихо хихикает. — Ящики в багажник, Донхи на переднее, Намджун на заднее, и потише, там Сокджин и Тэхён так переживали, что уснули, сожрав на двоих тонну токкпокки.