Я полагал, что сумею найти Сэмюэла Бёрча в музее, где он занимал место куратора египтологии, но там его не оказалось. Служитель любезно разъяснил мне, что куратор болен и в музее уже некоторое время не появляется, и посоветовал нанести ему домашний визит. Поблагодарив служителя, я с удовольствием прошелся по египетским залам музея, но ничего подобного моему ибису не нашел. Точнее я даже обнаружил две птичьи статуэтки, но обе они были приземистые, крупные, и без хохолков на голове. И, кажется, сделаны были из другого материала. Кажется, определенный интерес моя находка все-таки представляла.
Служитель снабдил меня также домашним адресом мистера Бёрча, так что, дав телеграмму с просьбой принять меня в любое удобное ему время, я отправился в клуб, сочтя день весьма удачным.
Мистер Бёрч прислал мне очень любезную ответную телеграмму, в которой приглашал заходить в любое время, так что наутро я решил отправиться к нему, не откладывая дела в долгий ящик. Жил он на Кэвершем-роуд, не слишком далеко и от Британского музея, и от моего собственного обиталища, поэтому я с удовольствием прошелся пешком.
Уже приближалось Рождество, и в окнах книжных и писчебумажных лавок пестрели рождественские афишки, по улицам ездили фургоны продавцов дешевой одежды, предлагавших мантии, маски и прочие атрибуты праздничных костюмов, витрины магазинов одежды украшали гирлянды, на многих дверях красовались адвентские венки с яркими красными цветами, а многие прохожие несли в руках коричневые бумажные пакеты. Да и погода вела себя благовоспитанно — туман испугался мороза и сгинул, на улицах лежал снег — если не смотреть под ноги, где он превращался в гадкую грязную кашу, обильно сдобренную лошадиным навозом, можно было даже найти снег белый и пушистый, как на слащавой открытке. Стоял легкий морозец, возможно, смертельно опасный для юных продавщиц кресс-салата (или своих полуобнаженных прелестей), но для хорошо одетого человека — сущее удовольствие. Возможно, мне стоило даже принять приглашение сестры, вознамерившейся восстановить семейные узы, и встретить Рождество вместе с ней, ее мужем и парой моих племянников, за индейкой и плам-пудингом. Купить мальчикам по игрушечному револьверу, шурину — бутылку хорошего портвейна…
Предаваясь подобным размышлениям, я быстро дошел до Кэвершем-роуд и вручил служанке свою визитную карточку. Она почти сразу же провела меня наверх.
Сэмюэл Бёрч поразил меня с первого взгляда. Был он уже очень немолод, но явно все еще силен и крепок. Совершенно лысый, он носил роскошную пушистую бороду, а глаза из-под густых белоснежных бровей сияли молодым лукавством. В доме не пахло ни лекарствами, ни старческой немощью, и я заподозрил, что Бёрч просто отговаривается болезнью, чтобы избавиться от скучной части обязанностей куратора и предаться тому, что ему действительно интересно. Он и сейчас работал — на столе перед ним лежала толстая пачка исписанных страниц, большие листы с крупными рисунками египетских иероглифов и какие-то книги.
— Мистер Картрайт, — он поднялся мне навстречу, и я с удовольствием пожал ему руку.
— Простите мое любопытство, но над чем вы сейчас работаете? — я кивнул на стол.
— Это саркофаг жреца по имени Амаму, — отмахнулся он, — ничего интересного. А вот вы, как я понимаю, как раз принесли что-то забавное.
— Полагаю, так.
Во второй раз за последние несколько дней я отдал кому-то своего драгоценного ибиса, но реакция мистера Бёрча оказалась куда живее и непосредственнее реакции моего бывшего учителя.
— Ого! Да вы везунчик, молодой человек. Насколько я могу судить, конечно.
Он надолго замолчал, внимательно исследуя статуэтку. Оглядел — кстати, ему ни очки, ни увеличительное стекло не понадобились, ощупал, только что не лизнул.
— Странная вещь, молодой человек, — сообщил он наконец, — очень странная. Я даже приблизительно не могу определить время ее создания, хотя египетские технические приемы очень характерно и заметно менялись. Она может принадлежать равно и четвертой династии, и восемнадцатой.
— Может, это вообще подделка? — мысль была отвратительна, но отрицать очевидное я не мог.