Наконец они садятся за стол, и Фред нежно касается щеки Мари, а потом убирает с ее лба растрепанные кудри, мельком бросая взгляд на часы, где стрелки «Фред» и «Мари» показывают на «Смертельно опаздывают, как всегда, ну сколько же это можно..!»… И тут же начинает совсем не романтично набивать рот едой, потому что сегодня ведь не совсем обычное утро, каким бы оно не казалось, потому что надо торопиться и бежать, и, обжигая губы горячим кофе, Фред весело улыбается.
— Кажется, мы опаздываем на свою же свадьбу, будущая миссис Уизли…
Мари смущается, утыкаясь в тарелку.
— Не называй меня так! А то я чувствую себя Молли… Ну вот уже захотелось вязать свитера и печь пироги с почками, ну что же такое!
— О нет, даже и не думай, у тебя ведь отвратительные пироги с почками!
Мари замахивается на него, а затем на пол пути останавливает руку и начинает гладить вихрастые рыжие волосы.
— Ох, ненавижу тебя… А кстати, что с Молли, ты ее позвал?
— Конечно, о чем вопрос!
— И даже без цепенящего заклятия?
— Не пойму, о чем ты вообще…
— Ну как же!
Мари, в очередной раз, споткнувшись о свой же каблук, пытается поправить черную кружевную мантию, которая все никак не хочет сесть ровно на птичьих ключицах, и тихо ругается (как последний тролль, ужас, неужели она так когда-то выражалась). Близнецы придерживают ее, улыбаются и глупо смеются, явно восхищаясь такими словцами от подруги и поощряя эту глупую подростковую браваду. На них прекрасные парадные мантии, поразительно похожие по фасону на ту, которую Фред выбрал на сегодня, но тот, молодой и ершистый Фред, разумеется имеет другое мнение.
— Когда буду жениться я, — говорит он, оттягивая ворот, — я подобной дури не допущу. Все вы оденетесь, как сочтёте нужным, а на маму я наложу Цепенящее заклятие, и пусть лежит себе спокойно, пока всё не закончится.
Оба улыбаются этому воспоминанию, осветившему комнату враз, Фред качает головой, позволяя себе на секунду ощутить время, навалившееся на мужские плечи.
— Кажется, из тех мыслей о свадьбе, у меня осталась всего одна – я женюсь на тебе.
*
Драко просыпается в холодном поту и садится в постели. Он обводит взглядом свою спальню. Рядом мгновенно просыпается Астория и поворачивается к нему.
— Опять этот сон?
Драко молча кивает, чувствует как медленно успокаивается его сердце и приходит в нормальный ритм. Драко думает, что просыпаться каждое утро так рано — не подобает аристократу, но его фантазии на это плевать. Генерируемые его мозгом сны такие разные, но всегда об одном. Драко чувствует страх и боль, поэтому поднимается с кровати, стараясь не замечать нежного прикосновения тонких пальцев Астории к его груди. Он чувствует, что она провожает его долгим взглядом, но не оборачивается. Никогда не оборачивается. Он проходит в ванную комнату и открывает кран с холодной водой у раковины: душ бы сейчас тоже не помешал, но Драко хочет кофе. Чтобы больше не спать. Чтобы мозг больше не мог подкинуть воспоминания из его прошлого и наблюдать, как у Драко широко раскрываются глаза от испуга. Он умывается быстро и небрежно, вытирает лицо махровым полотенцем и выходит из ванной. Астория делает вид, что спит, отвернувшись к стене, но Драко знает, что она не спала с тех пор, как он стал бормотать во сне что-то вроде “Не надо!”. Он выходит из спальни и спускается в столовую: домовики уже знают, что хозяин проснулся, поэтому на столе уже стоит вкусный свежесваренный кофе. Драко по привычке берет кружку в руку и подходит к окну, из которого открывается вид на территорию его дома: полузаброшенный сад, окруженный живой изгородью, со строящимся фонтаном и высоким дубом справа, на котором все еще болтается косой, побитый ветром пустой скворечник. Все остальное — лес. Драко долго глядит вдаль и делает глоток горячего кофе.
— Черт, — шипит он, когда напиток обжигает язык.
Он вспоминает вдруг Адское пламя, пожар, разгоревшийся в Выручай-комнате, и смерть Крэбба. По телу бегут мурашки, и Драко отворачивается от окна. Сегодня ему снилось не это. Он старается очень усердно отогнать непрошеные мысли, но у него не выходит: он снова видит этот сияющий взгляд крапчатых глаз. Да, она не умерла, выжила, а теперь и снова рядом. Сидит сейчас, наверное, в своём доме и подводит глаза к церемонии бракосочетания. Драко сжимает челюсти: слишком много эмоций по отношению к Мари он испытывал раньше, не теперь.. Но тот сон, где она, еще девочка, танцует на балконе... он лишь молил о том, чтобы все прекратилось. Этот сон снится чаще остальных, и Драко ничего не может с собой поделать. Зелье сна без сновидений? Это ведь не просто сон — это он сам. И ведь никому не расскажешь, мол, мне снится она. Астория точно никогда не должна об этом узнать. Отец — тем более.
Драко слышит тихие шаги по ступенькам со второго этажа и оборачивается. В дверях столовой замирает красавица Астория и смотрит на него так печально, как даже мать не смотрела. Она молча подходит к Драко, и он замечает, что Астория босиком. Ее красивые пепельно-русые волосы спадают на плечи, а глаза глядят с опаской. Она касается своей ладонью его щеки и Драко чувствует то, что это прикосновение заставляет его успокоиться и просиять изнутри.
— Волнуешься из-за сегодняшней свадьбы?
Она нежно проводит пальцами по его подбородку и опускает ладонь на его тяжело вздымающуюся грудь. Драко не отводит взгляд от ее глаз и кладёт свою руку поверх ее. Астория едва заметно улыбается и обнимает Драко. Ее пышные волосы щекочут подбородок, и Драко хмурится. Кошмар почему-то уходит: его будто и не было. Где-то в детской вдруг начинает плакать их ребенок и Драко срывается с места, хватая за руку Асторию, и вот она, сразу скованная и немного напуганная его поведением, бежит по лестнице с ним под руку, хохоча и немного задыхаясь – как дети… Только оказавшись в детской, Драко поднимает сына на руки и кружит. Раньше эта комната была гостевой.. Книги, шкафчики, цветочные горшки – все это трансфигурировано в игрушки, погремушки и светящиеся карусельки и смотрит из темноты с любовью на его маленького сына, защищая его детский сон. И Драко тоже готов защищать его сон, быть тем самым рыцарем в тошнотворных начищенных доспехах. Он клянется про себя, что будет для него таким. Он прижимает Скорпиуса к груди и вдыхает его чистый запах.
— Скорпиус, тише — он шепчет — Не плачь! Не плачь, малыш, тебя ждет столько всего впереди… Интересная жизнь, полная магии, любви, дружбы, разочарований и несчастий, несправедливости и даже жестокости. Прибереги слезы на потом, малыш.
Он видит, как Астория всхлипывает на этих словах и обнимает ее тоже, кладя подбородок на ее аккуратную макушку.
- О нет, это было жестоко! Глупости говорю, твой старый папаша, ты не слушай… А ты, ты еще так мал! Да? И знаешь, у тебя еще все впереди. Ты можещь быть кем угодно! Ты можешь гулять среди звезд, малыш. Когда я был маленьким – я очень мечтал гулять среди звезд.
Он подходит к окну и показывает своему сыну на самую яркую, покачивая его на руках, а Астория тем временем тихо взмахивает палочкой и звезды будто опускаются в комнату, окутывая их с головой, светя совсем рядом и перепрыгивая по их лицам. Скорпиус успокаивается и они так и продолжают стоять, окутанные белым млечным путем как сахарной свежей ватой.
Он шепчет Астории на ухо, отодвигая прямую прядку и щекоча голосом бледное ухо.
— Конечно же волнуюсь! У Скорпиуса все еще нет парадной мантии, в чем же он пойдет…
*
Он, определенно, выкурил сегодня слишком много сигарет. Легкие неприятно жгло, а в живот словно поместили целлофановый пакет, наполненный воздухом. Пакет с тонкими стенками, слишком тонкими, казалось, он вот-вот лопнет, и весь этот ядовитый воздух заполнит внутренности. Во рту долго чувствовался горький сухой вкус сигаретного дыма, и даже мятные леденцы не способны были полностью перебить его.
Он ел конфеты, он их грыз, ожесточенно раскусывая зубами, и глотал острые сладкие и прохладные осколки, но противный вкус по-прежнему оставался. Его рука тянулась за новой сигаретой. Курить давно уже не хотелось, до тошноты не хотелось, но он закуривал очередную сигарету, делал пару неглубоких затяжек и тушил ее, безжалостно и остервенело, ломая пополам, вминал ее пальцами в дно пепельницы. И пальцы резко пахли никотином, этот отвратительный запах невозможно было смыть, запах окурков преследовал, он впитался в кожу, врос в нее своими желтыми дымчатыми корнями.