«Что, если пропитать древко метлы концентрированным зельем левитации?», «Что, если заменить амортизирующие чары воздухоотталкивающими? Они легче, могут и сработать».
Вот уже который день Тео проводил над схемами и чертежами, над котлами и разделочным столом, пытаясь облечь свои абстрактные задумки в вещественную форму.
Неиссякаемый прилив сил, восторженная радость первооткрывателя. Словно кто-то открыл невидимый кран, и на него сплошным живительным потоком лилось вдохновение… Сигарета, раздавленная, сломанная надвое, жалобно висела между пальцами.
— Итак, ты женишься.
— Угу.
— А я тебе ассистирую.
Джинни развалилась в уголке дивана, ее золотистое платье разлетелось по обивке словно тысяча галлеонов из распахнувшегося сейфа.
— В точку.
— Мерлин, чем я только думала?!
Джинни засмеялась.
— Джин! Только не говори мне, что ты не рада!
— Ха, конечно рада. Я имела в виду, что нельзя было назвать это просто «подружка невесты» и успокоиться?
Мари скрививлась и кинула в Джинни свадебный букет. Та поймала его на лету – привычки ловца все еще бугрились и теплились в ее аккуратных, мускулистых руках.
— Я никогда не забуду, как ты тогда пришла ко мне. С вареньем, помнишь?
— Ну конечно, Мари… И не стоит благодарностей. Ты все же невеста моего брата.
— Ты никогда не сомневалась, что этим все закончится, да?
— Ни капли не сомневалась! И прекрати так умильно хлопать глазками. У тебя ресницы слиплись. Перед выходом нужно будет подправить... А теперь, Мари Сарвон, пойдем и выдадим тебя замуж!
Джини выскальзывает из комнаты, как золотистый снитч, трепеща и бросая на стены радостные золотые тени-оттенки и Мари ничего не остается, как последовать за ней, на хожу поправляя выбивающиеся из прически пряди.
И тут, не дойдя до решающего проема пары шагов, Мари ахнула, прислоняясь к стене. В дверях стоял Драко Малфой. Он изменился, конечно – постарел, кожа на лице немного повисла, а льняные волосы поредели, но это все еще было он – ровная осанка, острый подбородок и высокий лоб делали его каким-то острым и резким, двумерным по сравнению со стоящим рядом слегка расплывающимся высоким и выпуклым Джорджем.
— Я… я не думала, что ты придешь.
Он усмехнулся.
— Я и не хотел. Но кое-кто меня уговорил.
В дверях появился Фред. В начищенной обуви и прекрасной серой мантии, он явно был смущен и старался смотреть в пол.
— Я знаю, знаю, что видеть невесту до свадьбы – плохая примета, но я правда не мог пропустить этот момент!
Он крепко пожал руку Драко. Тот в ответ улыбнулся и схватил с полки колдо-камеру.
— А давайте, ребята, я вас сфотографирую вместе!
Фред, Джордж и Мари переглянулись – Хогвартс оставил им миллионы совместных фотографий, теперь бережно рассортированных Алисией по курсам, месту действия и тяжести последствий того или иного прикола… Эта же фотография отправится в категорию «приколы, слух о которых доносится через века и вселенные и даже до Перси, когда он пишет о котлах». Они становятся рядом, Фред пытается пощекотать Мари, чтобы она улыбалась на фото, а Джордж втягивает живот… и Драко щелкает, захватывая момент, сжимая его и помещая в маленький живущий кадр.
Близнецы синхронно переглядываются и говорят.
— Мы вас оставим, пожалуй, будем ждать на заднем дворе.
Фред целует Мари в щеку и комната снова пустеет. Мари смотрит на Драко в упор и понимает, его тут тоже есть с чем поздравлять…
— Поздравляю, папочка.
Тот в ответ шутливо поднимает брови, прямо светится весь своей хорошей улыбкой — видно, что теперь он улыбается так чаще, по лицу тут же рябью плывут глубокие морщины именно этой, настоящей улыбки.
— Оу, не думаю, что теперь уместно так меня называть…
— Дурачина! Я о том, что ты стал отцом.
Мари смеется и толкает его в плечо. Вся эта шутка не разбудила ничего в ее душе, приятную пустоту вежливости, дружбы, старой памяти и ничего больше нет. Было много, а ведь было так много! Но они все спалили. Без остатка, шутя, спалили сами… Возможно, они и были не правы, но что теперь уж. Мари скользит торопливо взглядом по нему всему, ищет — чего? Ответов на вопросы? Вопросов на свои ответы? Не находит там ничего. Мари понимает – это был долгий путь, путь разный — от теплоты в душе до отвращения, желания отмыться металлической кухонной щеткой, но это лишь еще одно подтверждение, что что-то действительно было. Сейчас она слышит, как Драко говорит о своем сыне и понимает, что все сложилось именно так, как должно…
— Он замечательный, Мари.
Она улыбается ему.
— Правда?
— Самый красивый ребенок в мире…
Он тут же загадочно прищуривается.
— Ну что, Мари Уизли. Ты думаешь, что пришел только я?
Драко улыбается — это ведь такая радость и картинно открывает дверь, словно режиссируя незнакомый Мари спектакль. В дверях, слегка смущаясь, появлается Тео. К горлу подкатывает тошнота — ее будто бы выталкивают на сцену играть незнакомую роль. Мари не знает слов. Она смотрит на будто побелкой покрывшиеся волосы, которые уже не так контрастируют с бледной кожей, вмятину от сигареты на губах, тонкие руки, и боже. В лучах солнца Тео кажется нереальным, прозрачным, истончившимся. Его кожа потеряла упругость, стала сухой и тонкой как пергамент; а круги под глазами фиолетовые до черноты, кальмарово-чернильные… И Мари горько говорит себе.
«А мы постарели…»
Не он. Мы.
Мари подходит и заключает его в крепкие объятия. Он же молчит и смотрит на ее руки. Думал, будет просто, но… Он помнил ее руки тогда – мягкие, с тонкой кожей, с чуть выпирающими венками, с редкой россыпью едва-едва заметных еще полупрозрачных коричневых пятнышек, которые можно счесть за веснушки… Сейчас же. Ему страшно смотреть на ее руки. Какие они должны быть у женщины в сорок? Руки, которые обнимали его были руками старухи. Красные, обветренные, испещренные морщинами, которые уже больше напоминают сетку трещин. Сколько времени прошло, сколько же прошло времени…
Нельзя ее смущать – нельзя. Он пробормотал.
— Я… Я не просто так, у меня для тебя кое-что есть, я бы не пришел просто так, правда.
Он сбивчиво оправдывается и Мари смеется. Он сдается, понимая, что лучше один раз показать и просто плюнув на все говорит.
— Пойдем на задний двор?
Теперь он стоял перед ней и она снова была в белоснежном платье, простеньком и больше напоминающем сарафан, она казалась даже более юной, чем на их свадьбе и неловко сжимала в своих давно не юных руках букетик полевых цветов.
— Пойдём, — он берёт её за руку, ободряюще сжимает замёрзшие пальцы.
Небо смыкается над ними яркой синевой, вспыхивает цветными змейками летающих тут и там шутих. На секунду Мари кажется, что сама магия искрится тут и следит за ними, готовая жестоко наказать тех, кто не пожелал смириться с её властью. Глупость — у магии нет и быть не может сознания. Она злится на себя за это волнение, за нелепые мысли. Но вот они с Тео подходят вплотную к квиддичным кольцам около Норы, и Мари, наконец, берёт себя в руки. Она слышит голос Тео…
— Ты готова?
— Да, — Мари не сводит с него горящих глаз. Яркие губы удивлённо приоткрыты, несмелая улыбка трогает их уголки. Тео почти не помнит её такой.
Он помогает ей усесться на метлу в этом белом платье, и вот они уже в воздухе, всё выше и выше, не могут сдержать синхронно-ликующего крика.
Мари ощущает воздух, ощущает небо, как оно ластится к ней мягкими воздушными потоками как котенок. Оно цвета черничного йогурта и очень мягкое.
Они летят над лесом, и воздух вокруг них искрит магией, не причиняя никакого вреда. Пусть Мари падает в каждую воздушную яму на своём пути, пусть метла неудобна и даёт немалый крен, всё это пустяки. Осторожное солнце красит розовым ее белое длинное платье, а воздух густой и сладкий, как холодный яблочный сок.